— Будьте аккуратны, — немного поддразнивая ее, заметил Нед. — Иначе вы можете уронить эти мысли, а я специально предупредил вас, чтобы вы держали их обеими руками.
— Но у меня ничего нет.
— Чепуха. Вы же чувствуете тяжесть этих мыслей в своих руках, даже если вы их и не видите. Они висят на вас страшным грузом. Даже ваши плечи согнулись под их тяжестью. И если только вы вытяните свои большие пальцы, то сможете дотронуться до их поверхности. На что они похожи?
Леди Харкрофт взглянула на свои пустые руки.
— Они шершавые и колючие, — мягко проговорила она, — они полны горечи и самообвинений.
— Теперь я встану. — Нед поднялся и, стараясь не приближаться к ней, подошел к двери и открыл ее. Потом отступил немного назад, чтобы она смогла пройти к двери, не столкнувшись с ним. И лишь потом кивнул ей на дверь.
Луиза встала на пороге.
— Теперь самая трудная часть. Отведите назад свою руку — да, именно так — и выбросите эти мысли как можно дальше.
— Но…
— Просто выкиньте подальше за дверь все, о чем бы вы ни думали, словно это комок склизкого, противного мусора, каковым эти мысли и являются на самом деле. Им нет места в вашей жизни. Это не ваша ошибка. И вы ни при каких условиях не можете быть виноваты в том, что мужчина ударил вас.
Она нерешительно посмотрела на него.
— Давайте же. Бросайте.
— Но я же ничего не держу.
— Тогда вам тем более не составит никакого труда от этого избавиться.
Слабая логика, однако сомнения, копошившиеся в его собственном сердце, имели столь же мало отношения к логике. Нед нашел тысячу способов избавляться от неисчислимого множества горьких мыслей и тягостных тревог.
Луиза сделала робкий, дрожащий вдох и выглянула за дверь. Ее взгляд заострился, и она внимательно уставилась на расстилавшуюся перед ней долину. Медленно она подняла руки до уровня талии. Потом изобразила бросок — девичий бросок, слабый и неуверенный, такой, который заставил бы его раздраженно опустить руки, если бы она, например, подавала мяч при игре в крикет [19] , но тем не менее это был бросок. А потом она повернулась к нему и одарила его нерешительной улыбкой. Это была первая улыбка, которую Нед заметил у нее на лице, с тех пор, как он здесь появился.
— Ну вот. Разве вы теперь не чувствуете себя лучше?
— Это, — сказала она, снова заходя в комнату, — не должно было бы сработать. Все это абсолютно иррационально.
Нед закрыл за ней дверь.
— Но ведь это помогло, не правда ли?
— Вы просто волшебник, мистер Кархарт? Как вы это узнали? Неужели это Кейт вас послала меня утешить?
Нед пожал плечами. Он знал, потому что… он знал. Ему было много чего известно о сомнениях и неуверенности. Он сражался со страхами. И черт бы его побрал, но он их победил. Очевидно.
И не важно, что ему необходимо было прибегать к таким дешевым трюкам, чтобы доказать свою победу. Не имеет значения, что в худшие свои времена он по-прежнему нуждался в каждом клочке, в каждом осколке магии, которые ему удавалось когда-либо извлечь, чтобы поддерживать иллюзию. Самое главное — это то, что в итоге он побеждал, побеждал каждый проклятый раз.
— Это моя работа — знать иррациональность, — заметил Нед с легкостью, не совсем соответствовавшей действительности. — А что касается моей жены…
Он огляделся по сторонам, и еще одно открытие потрясло его. Кто-то тщательно обо всем позаботился. Здесь был запас провизии. У стенки стояло небольшое деревянное корыто — несомненно, именно в нем этим утром стирали детские пеленки, вещь, до которой Нед никогда бы не додумался, даже если бы у него был миллион лет на раздумья. Она спланировала все так тщательно, будто бы готовилась к осаде. Заглянув в маленькую примыкающую комнату, он заметил полускрытую в тени кормилицу, держащую на руках ребенка.
А он-то считал Кейт изнеженной и утонченной. Он почувствовал себя так, будто бы, заглянув в комнату и ожидая увидеть там фарфоровый сервиз, обнаружил сложные шестеренки отлаженного механизма, медленно двигающиеся внутри гигантской часовой башни, по которой каждый мужчина устанавливает свои часы.
— Моя жена, — повторил Нед, — пришлет вам яйца.
Леди Харкрофт гордо подняла подбородок:
— Передайте Кейт мою признательность.
Несколько миль обратного пути до Берксвифта превратились в сознании Неда в монотонный круговорот осенней сухой пыли и опавших разноцветных листьев. Стук копыт его лошади, неспешной рысцой бежавшей к дому, словно отбивал важные пункты, ставя нужные акценты в череде его размышлений.
Леди Харкрофт сбежала от своего мужа.
Кейт помогла ей в этом. И она не сказала ни слова Неду — и, насколько он это понимал, никому другому тоже.
Она ему не доверяла, и, как ему показалось, она не доверяла никому из своего окружения. И возможно, в этом большая доля вины самого Неда.
Каким бы ни был их брак, он разрушил едва родившийся росток надежды своим отъездом. Их союз был браком по расчету, случайностью. Ему казалось тогда, что с его стороны будет лишь проявлением вежливости оставить ее, не обременять своими бедами и ошибками. Он боялся стать для нее обузой.
Однако теперь он хотел быть более чем обузой.
В этом настроении он прибыл домой и передал свою кобылу Пламу. Сам же направился на пастбище, где содержался Чемпион, вооружившись мешочком с мятными леденцами. Возможно, проще было общаться с лошадью, чем представить себе разговор с собственной супругой. Что бы он ни сказал ей сейчас, это выглядело бы как противостояние, конфронтация. А меньше всего ему хотелось пускаться во взаимные обвинения.
Однако вовсе не Кейт разыскала его, когда он стоял, прислонившись к изгороди. Это был Харкрофт. Нед еще не успел привести в порядок свои мысли о его супруге. Он был не готов думать о Харкрофте. Между тем тот уверенно шагал по густой траве, и его ботинки сверкали, будто даже коровьи лепешки уступали место его сиятельному превосходству.
Он подошел к Неду и внимательно окинул взглядом загон.
— Это самый искусанный блохами, чесоточный, худосочный, чубарый полукровка, которого я когда-либо видел. Почему его до сих пор не кастрировали?
— Его зовут Чемпион, — заметил Нед, намеренно говоря в пространство.
Харкрофт вздохнул:
— У тебя всегда было странное чувство юмора, Кархарт. — Он произнес эти слова так, будто бросил ему в лицо оскорбление.