Ухаживания были нежными и ненавязчивыми. Чаще всего они сидели на каменной скамье под сенью виноградных лоз, где привыкли обмениваться письмами. Когда жара становилась нестерпимой, сад часто дарил легкую прохладу, бриз покрывал рябью пруд и охлаждал кожу – хотя и не сердца – тех, кто сидел неподалеку. Первые недели они часто засиживались, болтая о том о сем, уверенные, что никто их не видит. Если они и позволяли себе нечто большее: касанье рук, а может, и губ, то быстро и сдержанно, делая вид, будто ничего и не случилось. Даже в мире рыцарей и принцесс все имело свои последствия, и оба они знали, что эта растущая между ними робкая тайная симпатия запретна и опасна. А это означало, что смех вдвоем или легкий поцелуй несли наслаждение ничуть не меньшее, чем гораздо больший грех.
С приходом дождей они переместились под крышу, а когда снова показалось солнце, так и остались там. По сути, в их поведении не было ничего предосудительного. Лукреция, как знатная гостья, получила в свое распоряжение несколько помещений, чтобы расположиться самой и расселить служанок, и аббатиса совершенно не обязана была снабжать ее дополнительными няньками. Тем не менее атмосфера в монастыре мало-помалу становилась напряженной. Трудно сохранить баланс между беседами с Богом и подслушиванием сплетен, когда рядом зализывает любовные раны юная дочь папы римского, одновременно крутя шашни с красивым гонцом. От всего этого самые молодые монашки теряли почву под ногами. Как следствие, аббатиса стала зорче приглядывать за тем, что творилось в монастыре. И когда она увидела молящуюся в часовне Пантисилею, в то время как ее бывшая воспитанница развлекала у себя гостя, то решила, что целесообразно и самой нанести ей визит.
Приди она чуть раньше – и смогла бы подкрепить свои подозрения более серьезными доказательствами. В тот день Лукреция и Педро осмелились на более пылкие поцелуи, и шнуровка ее корсета ослабла, чуть сильнее приоткрыв кремовую кожу округлых грудей. Каждый из них полагал, что другой вот-вот прервет объятья, но этого не происходило. Руки их блуждали, и лишь когда Лукреция тихонько застонала, потому что он принялся задирать ее юбки, Педро попытался остаться настоящим рыцарем и ослабил натиск. Неимоверным усилием воли.
Когда аббатиса постучала в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошла, они сидели рядом с книгой в руках и безуспешно пытались утихомирить бешеный стук сердец. Выглядело все довольно невинно: молодые мужчина и женщина вместе, погруженные в чтение. Вот только, увидев аббатису, Педро вскочил, уронив книгу на пол, они с Лукрецией бросились оба поднимать ее и занервничали. Более явных доказательств их вины и не требовалось.
– Матушка настоятельница. Вы напугали нас.
– Вижу. Я искала твою служанку, – как ни в чем не бывало проговорила та. Аббатиса всегда верила, что Бог простит безобидную ложь, если она нужна для спасения душ.
– Думаю, она ушла в часовню. Педро… сеньор Кальдерон привез мне письмо от отца. Кажется, в Риме все в порядке. Я так рада.
– А еще он прислал тебе книгу?
– Ох, нет, нет. Эту я привезла с собой. Мы беседовали об одном моменте в истории, по которому не сошлись во мнениях.
– Да. Я помню, в детстве ты была без ума от сказок о рыцарях.
Теперь они оба залились краской. Аббатиса перевела глаза с Лукреции на молодого человека. Взгляд, которым она его одарила, мог превратить виноград в вино. Новички хорошо знали его, и теперь он точно так же подействовал на Педро.
– Дорогая герцогиня, матушка настоятельница, мне пора в путь. Ваше письмо будет доставлено отцу через час, можете на меня положиться.
Очевидно, письмо уже лежало у него в сумке, делая бессмысленным его дальнейшее пребывание здесь.
– Спасибо, сеньор Кальдерон, – сказала Лукреция. – Легкой вам дороги.
– Матушка настоятельница, – он низко поклонился. Она в ответ лишь кивнула головой. Молодой человек чуть замешкался и наконец ушел.
Она подождала, пока закроется дверь.
– Моя дорогая герцогиня…
– Как вы уже знаете, сеньор Кальдерон – самый преданный гонец нашей семьи, – беспечно перебила ее Лукреция. – Мы уже были немного знакомы до того, как я приехала сюда. Он благородный и честный молодой человек, посвятивший свою жизнь службе нам.
– Да, я все понимаю.
Как и подобает женщине, ответственной за множество молодых душ, аббатиса была тонким психологом и обладала отличной памятью, хорошо зная всех, кто когда-либо проходил через ее руки, особенно знатных особ. Уже в двенадцать лет Лукреция проявляла неуемную жажду жизни, а еще желание угодить Богу и своей семье. Однако она никогда не умела хорошо врать.
– А вместе с письмами он приносит мне и кое-какие новости. Рассказывает о том, что может пригодиться, когда я вернусь. Да мне и приятно услышать о чем-то, ведь я так скучаю по Риму. Разумеется, здесь мне очень нравится…
Что ж, по крайней мере можно порадоваться тому, что она еще не разучилась говорить правду.
– Моя дорогая герцогиня, – начала аббатиса снова, на этот раз более твердо. Теперь Лукреция больше не перебивала ее. – Это большая честь, что ты вновь пребываешь в стенах нашей скромной обители. Тебя вверил нам не кто иной, как сам папа римский, и наша задача, и вместе с тем наша отрада, защитить твое тело и душу.
Она помолчала, давая возможность обдумать сказанное. Теперь надо быть осторожней: эта молодая женщина влиятельна, хоть сама того и не желает, и разразится настоящая катастрофа, если в монастыре произойдет какой-то скандал. Вместе с тем не стоит и обижать ее.
– Как мы знаем, сейчас ты переживаешь сложный период. Мы каждый день молимся, чтобы Господь нашел способ освободить тебя от твоего неудачного брака и восстановить непорочность твою в глазах всего мира. И посему я считаю, что сеньору Кальдерону лучше проводить с тобой за беседами меньше времени, а посвятить себя всего лишь доставке писем.
– Сколько времени он здесь проводит и о чем мы говорим, не ваше дело, мать настоятельница, – резко сказала Лукреция.
– Со всем уважением, оно все-таки и мое.
– Мы ничего не делаем, просто болтаем.
Аббатиса смотрела, как покраснело ее милое личико. Когда-то давным-давно она и сама была влюблена в жизнь, и лязг засовов монастыря слышался ей не самой сладкозвучной песней. Но сейчас она ни за что не поменялась бы с ней местами.
– Зачастую важно не только то, что человек делает, но и то, что он чувствует.
Лукреция посмотрела на нее.
– Я… Я еженощно молюсь.
– Я знаю. Ты всегда любила общество Бога, Лукреция. Я хорошо помню это. И Он всегда помогал тебе. И всегда будет. Я попрошу кого-нибудь найти твою служанку и прислать к тебе. Верю, что молитвы ее не прошли даром.
– Мать настоятельница…
– Да, дитя мое.
– Вы… вы ведь никому не расскажете? – По интонации было не угадать, приказ ли это или просьба. – Я имею в виду… свою семью.