– Надеюсь, вы позволите мне самому распоряжаться им.
За ее плечом он видел широкое, умное лицо Анны, королевы Бретани, а теперь опять королевы Франции. Она внимательно следила за ним. «И за кем же я тут ухаживаю?» – подумал он.
* * *
– Кажется, она влюблена в другого.
– В кого?
– Полагаю, в какого-то бретонского дворянина, родственника королевы, – тихо сказал папа, поднимая глаза к потолку.
– Ох, папа! Никто не сравнится с Чезаре.
– Не сомневаюсь. Но она неколебима.
– Должно быть, ее поддерживает королева Анна. Принцесса на ее попечении, а тот мужчина приходится родственником.
– Ха! Твой брат думает точно так же. В таком случае король должен сказать своей жене, чтобы она не совала нос куда не следует. Государственные альянсы – не женское дело.
– Тем не менее, папа, женщины, будь они дурнушки или красавицы, тоже не лишены чувств, – заметила Лукреция.
– Разумеется. Но я пришел не для того, чтобы забивать тебе голову подобными вопросами. Как твои дела?
Она лежала на диване в приемной своего дворца и выглядела прелестно, хоть и немного бледнее, чем обычно.
– Ах, мне это вовсе не в тягость. Хорошо, когда есть на что отвлечься. В любом случае мне лучше. Только порой бывает немного грустно.
– Ты уже уволила служанку?
– Она ни в чем не виновата, папа. Я сама упала. Мне было… так радостно!
Счастье длилось недолго. Стоял один из тех приятных дней, когда уже чувствовалось приближение весны, небо походило на отрез голубого шелка, и никому не сиделось дома. Она спонтанно решила организовать для себя и своих придворных дам поездку за город к реке. Поев, они стали играть, и она принялась бегать, ведь к ней вернулась прежняя энергия, ее больше не тошнило, и день был прелестным, а ей всего восемнадцать, она влюблена и ждет ребенка и так хочет отпраздновать это! Длинные юбки, грязь, корни деревьев. В любое другое время ничего особенного бы и не произошло, она бы просто споткнулась, а девушка, бегущая позади, упала бы сверху, и они обе залились бы смехом. Они и правда засмеялись, но вскоре Лукреция заметила беспокойство в глазах девушки, а когда приехали домой, почувствовала тянущую боль в животе. И все поняли, что что-то не так.
Срок был еще слишком мал, чтобы определить, какого пола ребенок. Ничего не удалось разобрать в сгустке черной крови, который вышел из нее позже той ночью. Такое постоянно случается, заверили ее и доктора и придворные дамы. Простой выкидыш. Она легко забеременеет снова. Но Лукреция ощутила такое опустошение, что даже оптимист Альфонсо не мог заставить ее улыбаться. Медвежьи объятья отца и его любимый запах успокаивали ее, так что в последние недели, когда с самыми тягостными делами было покончено, он стал часто навещать ее и делиться с ней политическими слухами.
– А что насчет короля Федериго? Что он говорит об этом другом мужчине?
– Ничего, – нахмурился папа. В те дни его настроение сильно зависело от новостей из Франции. – Засовывает голову в песок и ничего не говорит. Фактически, ему этот брак нужен не больше, чем ей, но он не хочет произносить этого вслух. И поэтому он дважды дурак.
– Жаль это слышать. Знаешь, Альфонсо много раз писал ему о том, какой прекрасный человек Чезаре и какая он отличная партия для Карлотты.
– Хм, – рассеянно кивнул Александр. Хоть новый зять и нравился ему куда больше, чем этот идиот Сфорца – по крайней мере, его дочь с ним счастлива, – знания о политике герцог Бишелье имел, к сожалению, весьма поверхностные.
– Может, тебе лучше вернуть Чезаре домой и найти ему другую жену, – предложила Лукреция. – У кардинала Сфорцы есть на примете несколько отличных кандидатур в невесты.
– Могу себе представить! Нынче ты видишься с моим вице-канцлером чаще, чем я.
И правда, с тех пор как Чезаре уехал, миланская власть стала действовать через Лукрецию, чтобы достучаться до папы. В своих письмах брату Асканио отмечал, что за ее добротой и обходительностью скрывается острый ум.
– Он не говорит ничего плохого, отец. Он просто волнуется за будущее Милана.
– В таком случае ему стоило подумать об этом пять лет назад, когда его брат позвал к себе французов.
Жаловались не только Сфорца. Стоило Чезаре уехать, и приемный кабинет Александра стал походить на рыбный рынок, так часто в нем говорили на повышенных тонах. Посол Испании зашел совсем далеко, обвинив папу в том, что этим безрассудным союзом он ставит под сомнение независимость церкви. Когда в ответ папа взревел, посол так быстро удалился, что чуть не сбил с ног Буркарда. На следующий день об этом судачила уже добрая половина Рима.
– Папа?
– Что?
– С тобой все в порядке? Ты выглядишь сердитым.
Он улыбнулся.
– Да, да. Просто задумался о делах.
– Я могу помочь?
– Ты уже помогаешь лишь тем, что ты здесь. Я должен идти, а ты отдыхай.
Когда он был уже в дверях, она окликнула его.
– Если с этой невестой ничего не выйдет, ты ведь найдешь ему другую подходящую жену, так? Я хочу сказать… что бы ни произошло, Альфонсо и Санча всегда будут частью нашей семьи, правда, отец?
– Не волнуйся, Лукреция, – сказал он, потому что не хотел сейчас даже думать об этом. – Главное, поправляйся и подари мне внука.
Александр и сам больше всего хотел вернуть сына домой и найти ему другую жену. Но Людовик не собирался его отпускать. Он отдал добрый кусок французских земель, чтобы объединить Орлеанский дом и дом Борджиа, и вовсе не желал, чтобы его дорогой кузен вернулся в Рим, где наверняка станет давить на папу римского, в результате чего понтифик откажется поддержать его захватнические планы.
Сватовство шло чем дальше, тем хуже, и Чезаре, пойманный, как муха в варенье, проклинал себя за то, что не разглядел западню раньше. Ему нужны были не только деньги Людовика (которых он пока не получал), но и обещанные войска – они понадобятся, когда он вернется в Италию. Он не мог отмахнуться от гостеприимства короля и вывезти все свое добро и двор из Франции. Как не мог и уехать без них. Выскользнуть из палатки, оставив после себя лишь пустые сундуки, теперь не получится. Из гостя Чезаре превратился в настоящего заложника. Он поклялся себе, что никогда больше не повторит этой ошибки.
В начале марта король предпринял еще одну попытку: организовал для упрямой парочки ужин, на котором кроме них самих, присутствовали лишь их величества. Карлотта не говорили ни слова, пока к ней не обращались, а Чезаре смотрел через стол на ее непривлекательное лицо и воображал, что это стена крепостного города, которая заслуживает скорее пушечных ядер, чем комплиментов. Делу не помогало и то, что унижение его стало публичным. Парижские студенты-юристы, как обычно, дерзкие грубияны, разыграли представление о том, как сын Божий, вот бедняжка, не может найти себе жену.