* * *
Во дворце Чезаре принял ванну и оделся, а затем отправился на неофициальный ужин с королем в его личные покои. Плотные парчовые портьеры защищали от сквозняков, а в большом очаге горел огонь, выплевывая в комнату искры от яблоневых поленьев. Пока слуги наливали вино, в свете свечей темное, как кровь кабана, король не мог отвести глаз от своего гостя.
– Как и вы, мой дорогой герцог, я не из тех, кто любит признавать поражение, – сразу приступил к делу Людовик. Жажда крови, все еще бурлившая в Чезаре, действовала и на короля. Такому жизнелюбию не место среди дворцовых интриг, но стоит поставить герцога во главе отряда кавалерии, и он засверкает ярче любого оружия. – Я сделал все, что в моих силах, но, похоже, Неаполь не хочет видеть вас у себя в зятьях. Что я могу сказать? Поверьте, они теряют больше, чем вы. Однако вы наш дорогой союзник и кузен, и я не хочу вас расстраивать. Я обещал вам жену королевских кровей по имени Карлотта. И вы ее получите. Предлагаю тост: за свадьбу и войну! – Он поднял свой бокал кроваво-красного вина, и их кубки звякнули. – А теперь хочу вам кое-кого представить.
* * *
В Шарлотте д’Альбре, молодой и прелестной девушке, текла кровь не менее голубая, чем в ее уродливой тезке. Она приходилось сестрой королю Наварры, который и сам претендовал на французский трон. Она была пышногрудой, улыбкой могла растопить лед и отличалась разумной религиозностью, а ее отца заботило лишь, как получить побольше деньжат. Может, король уже давно приберегал ее для этого случая? Кто знает?
– Скажите на милость, зачем вам Неаполь? Оплот мошенников и рассадник болезней. А так вы получите не только французские земли, но и жену из французского королевского дома. – Чезаре с Людовиком прогуливались по королевским садам. Погода налаживалась, с каждым днем воздух прогревался все больше. – После вашей свадьбы ничто не помешает нам вместе покорить этот предательский Милан. Когда город будет взят, я предоставляю свою армию в ваше распоряжение, делайте с ней, что пожелаете. И да поможет тогда Бог той крепости, на которую вы нацелитесь, Чезаре. – Перед его мысленным взором предстал распотрошенный, истекающий кровью кабан. – А что до Неаполя, Франция всегда может заявить на него права. Месть, мой дорогой кузен, принимает самые разные формы.
Чезаре, привыкший всегда заглядывать в рот дареным коням, сразу смекнул, что к чему. А в Риме Александр, который все это время так остро переживал унижение сына, будто сам находился на его месте, ликовал. Двенадцатого мая, менее чем через шесть недель после первой встречи жениха и невесты, они уже обговорили все детали брака, подписали необходимые бумаги и провели церемонию в собственной капелле королевы в Блуа.
Отца и сына разделяли семьсот миль и горная гряда. Посланник Чезаре выехал затемно и достиг Ватикана четыре дня спустя. Не успел он и рта раскрыть, как колени его подкосились, и Александр разрешил ему сидеть в своем присутствии. Когда гонец заговорил, его горло оказалось так забито пылью, что голос срывался. Чтобы он пришел в себя, ему принесли еды и вина.
Через четыре часа он все еще отвечал на вопросы, и папа присоединился к нему за столом. Ему хотелось знать все мельчайшие подробности, пережить каждый триумф. Его новая невестка – красавица, а ее гардероб теперь изобилует платьями и драгоценностями от Борджиа. Чезаре – самый красивый жених из всех, кого доводилось видеть при французском дворе, завтрак в день свадьбы поражал роскошью, а король Франции в таком восторге от своего кузена, что наделил его дополнительными титулами и подарками. Что же до брачной ночи… Ох, брачная ночь… Не успел еще гонец, шатаясь, отправиться домой спать, а Александр уже созывал всех послушать последние новости: мужская сила Чезаре войдет в историю – дважды до ужина и шесть раз после!
– Мой сын. Воистину мой сын! Восемь раз за одну только ночь, – радостно повторял он вновь и вновь. – Да он переплюнул собственного отца!
Это был триумф семьи, и всем надлежало разделить с ним эту радость.
Чтобы отпраздновать это событие, герцогиня Бишелье приказала развести костер во дворе Санта-Мария-ин-Портико. Хотя в глубине души ей было не до празднеств.
Когда к ней с визитом пришел папа, молодожены приняли его в спальне Лукреции. У кровати стояла большая чаша на случай, если ее начнет тошнить. Как и для брата, семейные обязанности для Лукреции были в те дни в радость, и ближе к зиме она ожидала рождения ребенка. На середине рассказа о триумфе Чезаре ее губы задрожали, а из глаз хлынули слезы. Она попыталась засмеяться, чтобы скрыть неловкость, но ей это не удалось.
– Это все беременность, – сказал Альфонсо, сжав ее руку и взволнованно кивая папе. – В последнее время она слишком эмоционально на все реагирует.
Александр понимающе кивнул.
Однако ребенок тут был ни при чем. Союз Чезаре с Францией означал, что Неаполь им больше не союзник.
«Что бы ни случилось, Альфонсо и Санча всегда будут частью нашей семьи, правда, отец?» – «Не волнуйся, Лукреция».
С тех пор, как были сказаны эти слова, прошло всего несколько месяцев, и теперь они нависли над ними, как обвинительный приговор. Папа, который не выносил, если его радость омрачали какие-то проблемы, поцеловал дочь в лоб и, пробормотав извинения, удалился по делам.
Едва дверь закрылась, Альфонсо обнял ее.
– Все в порядке. Ты дочь папы римского, и все будет хорошо.
– Нет. Неужели ты не понимаешь? Этот брак превратил твою семью в наших врагов. Вас с Санчей тоже это затронет.
– Что? Полагаешь, он захочет, чтобы мы развелись? И она, и я? Не думаю. Я, конечно, не действую так напоказ, как Чезаре, но никто не усомнится в том, что мы с тобой исполняем супружеский долг. Через несколько месяцев я стану отцом внука папы римского. Неважно, как он зол на моего дядю, на мне это не отразится. Он слишком тебя любит.
Лукреция внимательно смотрела на него глазами, похожими на сапфиры. Казалось, они все видят насквозь.
– Уверена, ты прав, – пробормотала она. – А я просто дурочка.
Лукреция крепче обняла его.
«Бессмысленно говорить, что опасаюсь я вовсе не отца», – подумала она.
Наступил июль, и французская армия отправилась в путь. Чезаре, принявший командование кавалерийским эскадроном, оставил свою молодую жену в слезах. Король публично поддержал это решение, обнял его, назвал своим братом и настоящим солдатом и добавил к списку титулов еще один.
Когда новости достигли Рима, вице-канцлер Асканио Сфорца тотчас же отправился на охоту, взяв с собой гораздо больше вещей, чем необходимо для столь короткого путешествия. Милан был обречен, и не было никакой надежды, что церковь ему поможет.
Даже если папа и пожелал бы вмешаться, то мало что смог бы сделать. В любом случае половина Италии уже в кармане у Франции. Венеция подписала с ней свой собственный договор, а мелкие государства Феррара, Мантуя и Савой уже рассчитывали на благосклонность короля в ответ на обещание его поддержать. Какие бы патриотичные мечты ни питал Александр по поводу своей второй родины, горькой правды не избежать: страна была словно мешок драных кошек, не способных учиться на прошлых ошибках. Справедливости в этой истории нет, зато есть свой поэтизм: человек, пять лет назад запустивший маховик перемен, самым первым попал под колеса. Как и предсказывал Александр, никто не плакал по Сфорце.