Она говорила, я слушала, отвернувшись и глядя в окно. На тихую шотландскую улочку, обсаженную кленами и вязами. Здесь жили спокойные и респектабельные люди. Сейчас они спали и знать не знали, что по соседству случилась беда. Но скоро узнают. Когда приедет полиция.
Вера закончила разговор и застыла, покусывая кончик ногтя на большом пальце. Глаза ее оставались сухими.
— Ко всему привыкаешь, — сказала она. — Утром меня потрясла трагедия в клинике. А сейчас… Машики жалко. Я не особо дружила с ним, хотя мы знакомы много-много лет. С той самой вечеринки в соседней школе, на которой я потеряла невинность. С его другом, кстати. Одновременно пришли в бюро. Не сговариваясь. Помню, очень удивились, столкнувшись в приемной у Горди-Горди. Машики рассмеялся, я сделала строгое лицо. Мне тогда было чертовски важно, чтобы меня воспринимали всерьез. А я в юности на куклу похожа была. Он мне сказал, какая кличка у нашего шефа. Пытался ухаживать. Я его отбрила — только мне служебных романов не хватало! Через год он женился на моей школьной приятельнице. Детей у них долго не было… Год назад двойню родили. Машики летал от счастья. И… вот. Две дочки у них. Он так мечтал, что будет возить их в школу… А возить их будет другой человек. Наверное, его жена сообразит, что лучше выйти замуж за другого, чем обречь себя на вдовство, а дочек — на безотцовщину. Раньше мне казалось, что так нельзя, надо хранить верность. У меня развалился первый брак, потом второй… А потом я услышала, как Машики сказал Тейлору — мол, если меня убьют, я бы хотел, чтобы жена нашла себе другого. Не хоронила бы себя вместе со мной… Меня так разозлили эти слова. Я наговорила ему гадостей. Лет семь назад это было. А он посмотрел на меня и сказал: «Вера, потому у тебя семья и не складывается, что ты выбираешь мужчин-собственников. Любящий мужчина хочет, чтобы его жена была счастлива. И любящая жена хочет, чтобы ее муж был счастлив. Ни один человек, способный любить, не пожелает любимому, чтобы тот вечно лил слезы по погибшему партнеру. И был бы несчастен в своем одиночестве». Мы потом год не разговаривали друг с другом, так поссорились. И именно в том году я встретила Брая. Он тогда еще служил в армии. И я помню нашу первую ночь. Все было чудесно. А наутро он сказал мне: «Вера, я тебя люблю. Если я погибну, я хочу, чтобы ты нашла себе новую любовь. Если хочешь, можешь назвать сына, которого родишь тому человеку, моим именем. Но не носи траур и не хорони себя». — Вера помолчала. — Через месяц стало ясно, что сына я рожу ему. Мы обвенчались, его командировали на Фронтир. Я уже дохаживала беременность, когда получила известие, что был бой… словом… Я не помню, как рожала. Но помню, что моя мама, она была со мной, сказала: «Вера, все хорошо, я только что получила от него письмо, он ранен, служить больше не сможет, но жив, он не погиб». И первыми посторонними людьми, которые пришли навестить меня в клинике, были супруги Машики. Такие мелочи, знаешь, а в память врезаются навсегда. И да, первые два моих брака просуществовали меньше двух лет в совокупности. А с Браем мы уже больше шести лет вместе. И для моих старших он настоящий отец. А теперь нам всем придется через три дня собираться на похоронах у Машики.
Я не ответила. А что тут скажешь? Традиционное «сочувствую»?
— Клуб, — Веру перекосило. — Мы ушли, остался только Машики. И внезапно все официанты стали обносить посетителей бесплатными коктейлями. Мол, у клуба сегодня годовщина, большой и значимый праздник, в честь этого… бла-бла-бла. Коктейли были на любой вкус — крепкие, слабые, безалкогольные… Он взял бокал, но не пил. Там кое-кто выжил, правда, в сознании только один свидетель. Остальные в крайне тяжелом состоянии, не факт, что удастся спасти. Люди начали умирать очень быстро. Посетители, персонал… Да, персонал тоже пил. И умирал с улыбкой. Это выглядело как жертвоприношение. Машики вызвал полицию, медиков, спасателей. Клуб еще и загорелся, но пожар не успел набрать силу. Когда люди, получившие недостаточную дозу яда, попытались найти выход, оказалось, что все двери заперты. Машики начал ломать дверь служебного выхода, несколько посетителей хотели ему помочь, но тут вдруг один выхватил пистолет-пулемет, убил Машики и дал очередь по тем, кто пытался спастись. И застрелился сам. Тот единственный свидетель, который в сознании, редкий везунчик. Пуля в голову, но прошла по касательной, даже кость не повреждена. Он упал, и его сочли мертвым. Не стали добивать.
— Какой-то кошмар.
— Это не кошмар, Делла. Это — ад. И мы в этом аду вынуждены жить. Мы подпустили его слишком близко. Мы были так беспечны, что позволили ему набрать силу и укрепить позиции. Теперь нам придется воевать с ним. Да, Делла. Это война. Наша война. В нашем доме.
Сзади подъехала машина. Я не пошевелилась. Из машины вышел Кер, застыл рядом. Вдали уже сверкали полицейские маяки.
— Езжай, — сказала мне Вера. — Утром я позвоню. Расскажу, что нашли. Хотя мне кажется, мы тут не найдем совсем ничего нового. Трупы и беспримерная наглость убийц.
— Вера… Два массовых убийства в одном городе. За один день.
— Да, Горди-Горди уже подал в отставку. Поэтому я и прошу тебя уехать. Поговори со Скоттом Маккинби. Я подозреваю, что эти убийства — не просто демонстрация силы, но еще и попытка сменить власть в городе. Может быть, идея и неплохая, но нельзя допустить, чтобы к власти пришли ставленники секты. Мы все, кто неравнодушен, должны быть готовы. И уже завтра нужны списки людей, которые могут занять освободившиеся места. Наших людей. Везде — и в полиции, и в агентстве, и в мэрии, и в суде… Маккинби очень влиятельны. Настало время им использовать свое влияние.
— Хорошо. Я справлюсь.
— Я тоже.
Я пересела в свою машину. Прямо с дороги отправила сообщение Скотту Маккинби. Он еще не спал и сказал, что готов будет ответить к утру.
Да, Вера, подумала я, ты права.
Нам действительно объявили войну.
* * *
— Делла, я требую, чтобы ты соблюдала максимальную осторожность.
Скотт Маккинби произнес эти слова таким тоном, что даже аутист понял бы всю степень недовольства и обеспокоенности патриарха.
— Ты ездишь в город с одним-единственным водителем. Хуже того! Ты гуляешь по окрестностям совершенно одна! В Пиблс детей не выпускают из дома без взрослых, даже в сад не выпускают! А ты ходишь к развалинам замка! Там, где на помощь звать бесполезно, потому что никто не услышит!
Я помолчала. Похоже, он высказался, добавлений не последует.
— Скотт, а почему детей не выпускают? Были попытки похищения?
Он стоял у окна, спиной ко мне. Поднял, не поворачиваясь, руку, показал два пальца.
— К счастью, деток нашли, — уточнил он. Подошел к столу, поднял газету. Скотт Маккинби мог позволить себе такую роскошь, как бумажные газеты. Посмотрел на нее, раздраженно бросил обратно. — В Эдинбурге — четыре массовых убийства за сутки! Четыре! Клиника, клуб, молельня и хостел! И это не считая того ужасного убийства, когда всю семью вырезали прямо в их собственном доме, прямо в постелях! Я уже говорил с директором агентства безопасности, да и не только с ним. Это безобразие! Чудовищное безобразие! Если полиция не в состоянии поддерживать порядок — ее надо разогнать! Палками, чтоб остальным в назидание было!