– Действительно, – сказал он, удостоив Сасала Амрапатура кивком, – опасность велика. Ты мудро поступил, призвав меня, Амра.
Назревал неизбежный кризис, поведал он собравшимся военачальникам. Надеяться в лучшем случае следовало на то, что удастся ослабить натиск Полчища тактическими приемами, которые позволят пережить неизбежную атаку.
– Поэтому нужно ощетиниться самыми сильными отрядами, свернуться всем лагерем, подобно гусенице, и быть готовыми отразить нападение с любой стороны.
Передовые отряды сократили до минимума, а большая часть верховых отрядов – тяжеловооруженные нильнамешские рыцари и более легкая кавалерия Гиргаша и Чайнадиная – занялась расчисткой юго-восточных путей от шранков, согласуя свои действия с магами. По указанию аспект-императора, они взяли на вооружение древнюю загонную тактику норсирайских королей, окружавших своими войсками целые области, что заставляло животных бежать навстречу охотникам. Адепты проникали далеко в просторы равнины и выстраивались в линию позади шранков, гоня их в направлении выдвинувшейся линии конницы. Казалось, они гонят перед собой стада облаков посохами молний. Для воинов в центре Армии полмира казалось одетым в клубы пыли, вздымающиеся до небес.
Но это оказалось безрезультатным, словно копать яму в сухом песке: место каждой скошенной тысячи шранков занимала новая, набегающая с боков. А потери, особенно не несущих никакой брони пони, выросли неизмеримо. Гибли и люди. Уважаемого за справедливость сатрапа Сранаяти Поссу Харминду сдернул с седла бешеный вождь клана шранков. Убит был и принц Хемрут, старший сын короля Армакти.
И, несмотря на все потери, стойкость и героизм, число шранков в арьергарде Армии Юга лишь нарастало, причем все быстрее; они уже не бежали от всадников в панике, а ввязывались в бой. И вот на шестые сутки Охоты, как стали называть эту тактику, пять отрядов нильнамешских рыцарей под командованием сатрапа Арсогала, высланных на загон, были подмяты шранками, и несколько тысяч шранков осадили морских пехотинцев из Сиронжая, которым была поручена охрана тыла Армии.
– Они скапливаются, чуя друг друга, наподобие рыб или птичьих стай, – сказал Саккарис упавшим духом военачальникам, – стоит появиться нескольким, как они притягивают множество.
Теперь, по его объяснению, выходило, что вместо того, чтобы истребить кланы в своем тылу, они лишь отодвигали их дальше, освобождая место для множества новых. И теперь это привело к окружению с флангов.
– Неужели? – язвительно спросил Кариндаса. – Хваленые Сновидения о Первом Апокалипсисе увели знаменитого Саккариса не в ту сторону?
– Да, – отозвался гранд-мастер школы Завета с такой неприкрытой честностью, что его смирение напомнило всем их Господа-и-Повелителя, а Кариндаса оказался посрамлен перед своими последователями в третий раз. – Мы столкнулись с… невиданным никогда прежде.
Они сидели, как всегда, рядом, у восьмиугольной железной решетки очага. Учитель и ученик.
– Майтанет, – произнес аспект-император. – Брат захватил власть в Момемне.
По прошествии лет Пройасу почти перестало быть свойственно желание солгать ради спасения лица. Вместо прежнего стремления к самовозвеличению остались лишь слабые колебания, едва заметная нерешительность. На этот раз – желание скрыть свое разочарование. Прежде чем он обрел Келлхуса, он был послушником Майтанета. А за годы, минувшие с Первой Священной Войны, полюбил Эсменет как сестру, помимо почтения к ней как к супруге его Господа-и-Повелителя. И представить, что прежний Учитель мог стать узурпатором… Это казалось невозможным.
– Как же такое могло произойти? – спросил он.
Огонь в очаге, казалось, возмущенно потрескивал в ответ на такие вести, в лад судорожно забившемуся сердцу Пройаса. Если уж Майтанет, шрайя Тысячи Храмов, восстал против своего брата…
Значит, Империя пошатнулась.
– Отчего-то Эсми заподозрила Майту в заговоре, – сказал Келлхус без тени сожаления или беспокойства, – и призвала его к ответу перед Инрилатасом. Допрос пошел совсем не так, как предполагалось, и брат убил моего сына… – Он перевел взгляд на свои окруженные сиянием руки, и Пройасу показался трогательным контраст между этим жестом и бесстрастным тоном рассказа. – Больше мне почти ничего не известно.
Экзальт-генерал глубоко вздохнул и кивнул.
– Что вы предполагаете предпринять?
– Разузнать как можно больше, – ответил Священный аспект-император, все еще сидя со склоненной головой. – У меня есть на что опереться в Момемне.
Анасуримбор Келлхул всегда обладал необычно плотным присутствием, словно железный слиток среди глиняных черепков и камней, и то, что иных развеивало в пыль, не могло его даже царапнуть. Но с каждой из их удивительных встреч эта плотность, казалось, разреживается…
До такой степени, что экзальт-генерал ощутил безумный позыв уколоть Келлхуса, чтобы увидеть, пойдет ли кровь. Но он тут же одернул себя: вера. Нужно верить!
– А вы…
Пройас не договорил, осознав, на что намекал его вопрос.
– Боюсь ли я за Эсми? – спросил за него Келлхус и обернулся к другу с улыбкой. – Тебя всегда интересовало, каким страстям я подвержен. – Он прикрыл глаза, словно покоряясь. – И человеческие ли это страсти.
Вот он, вопрос вопросов…
– Да.
– Любовь, – сказал аспект-император, – удел меньших душ.
Молодые люди неизменно стараются противопоставить свои неокрепшие волю и разум своим страстям: охваченные страхом, заявляют, что не страшатся ничего, и отрекаются от любви, когда любят. Поэтому юный король Сакарпа уверял себя, что презирает Анасуримбор Серву, проклинает ее как самовлюбленную дочь своего врага, когда сам умилялся созвучию их имен: Серва и Сорвил, Сорвил и Серва. И мечтал о том, как они нежно будут заниматься любовью.
И когда начал больше опасаться за нее – гностическую-то колдунью, – чем за себя.
Когда же он спросил, не волнует ли ее положение заложницы, она только пожала плечами и сказала:
– Эти злодеи нам зла не желают. Кроме того, мы повинуемся судьбе. Поэтому о чем беспокоиться?
Действительно, чем дольше он с ней был, тем больше убеждался, что ее действительно ничто не тревожит.
И эта ровность отношения, с одной стороны, успокаивала, но, по сути, была губительной.
– Этот король Нелюдей, Нил’гиккас, что ты собираешься ему предложить?
– Ничего. Мы – условие переговоров и не вправе определять их существо.
– Значит, мы станем пленниками? И все?
Почти всегда улыбка Сервы ослепляла его, даже когда она смеялась над ним и над его варварским невежеством.
– Да, и все. Мы будем просто пребывать в безопасности и бездействии, пока Великий Поход будет нести бремя Апокалипсиса.
И ему ничего не оставалось делать, как радоваться, что все это время будет возле Анасуримбор Сервы, возможно, она даже полюбит его от скуки.