Друз посмотрел на нее так, как всегда делал, когда очень старался убедить в каком-то решающем вопросе: разомкнув губы, с умоляющим видом свел брови.
– Маг Куйя, – произнесла она.
– Маг Куйя, – эхом отозвался Друз, с облегчением кивнув. – Немногое в этом мире столь же значительно.
Мимара попыталась улыбнуться ему, но отвела глаза из-за внезапно навернувшихся слез. Волнение и страх овладели ей. Из-за Клирика и Капитана, из-за шпиона и его проникновения. Сделав глубокий вдох, она рискнула взглянуть на Друза. Он меланхолически, заверяюще улыбнулся, и вдруг все показалось достижимым, здесь, рядом с хриплым, чутким стариком.
Акка. Единственный в мире колдун без школы. Единственный в своем роде.
– Акка, – пробормотала Мимара с нежной мольбой.
Теперь она поняла, почему мать до сих пор любила его, даже после стольких лет, даже после того, как она разделила ложе с Богом на земле. Мягкое сияние улыбки. Отблеск сострадания, смягчающий самый недобрый взгляд. Сердце и простые переживания человека, который, несмотря на все неудачи, нашел в себе силы поставить на карту все – жизнь и мир – во имя любви.
– Что? – ворчливо спросил он, моргая.
Краска залила ей лицо от бесконечной робости. Он был первым человеком, которому удалось внушить ей чувство безопасности.
– Может быть, наша судьба одинакова, – сказала она со сдержанным кивком.
Старый колдун улыбнулся:
– Может быть, Мимара.
Камешек, который бросило существо, был круглым, со щербинками и трещинками, скатившимся с высоких скал, с отполированной годами поверхностью – результат разрушительной работы воды и передвижения гравия. Он проложил путь в сетке сухих ветвей, скатился по низко нависшей арке, прежде чем упасть в самую гущу лежащих вповалку людей, пронесся над спящим Поквасом, запутался в волосах Мимары.
Она тут же проснулась, мгновенно все поняв.
Сома.
Отшатнулась от этой мысли, сознавая, что Сома, настоящий Сома лежит мертвый где-то неподалеку от Марроу – а то, что ожидает ее во тьме, безымянно, поскольку у него нет души.
Мимара отошла от лагеря прогуляться, идя по дорожке низко падающих лучей, вне досягаемости любых зарождающихся Чар. Она скорее нутром чуяла, чем видела, тень на тупой оконечности ветви над своей головой. Затаив дыхание подняла глаза…
Тень склонилась вниз, и стали видны пристально глядящие, широко раскрытые в ожидании глаза…
Ее собственное лицо…
– Я чувствую запах плода в тебе… – услышала она собственный голос.
– Убей Капитана, и он будет в безопасности.
Нет. Нет. Нет.
Обман! Коварство и обман!
Всю свою жизнь она размышляла, таясь. Привычка рабов, которые должны упражняться в оковах, чтобы спастись от них.
Но вся ее сущность кричала, словно она пыталась вернуться в свой сон.
Ложь. Вот чем они занимаются, шпионы. Они заражают неуверенностью; сеют страх и замешательство.
– Они соблазняют, – как-то сказала ей мать. – Они играют на твоих страхах, твоей уязвимости, и пользуются ими, чтобы превратить тебя в свое оружие.
Но что, если…
Совокупление. Это было привычкой… Пустота выросла внутри нее, там, где должны зарождаться человеческие чувства. Мужчины неизменно хотели ее, и Мимара всегда презирала их за это. Порой, когда ей нужны были какие-то вещи или она просто хотела почувствовать себя мертвой, ее тело отвечало на их желание, и она впускала их в себя. Держала в объятиях, пока те потели и дрожали над ней, терпела их, как тяжелую ношу. И почти никогда не думала об этом после, просто продолжала бежать в быстром потоке собственной жизни.
Пока она жила на Андиаминских Высотах, ее осаждали бесчисленные поклонники, невыносимый парад фатов и вдовцов, порой жестоких, а порой жалких, но всех без исключения жадных до имперской власти. Ее отказы спровоцировали даже серию формальных протестов. Один из отвергнутых, Отец Дома Израти, даже представил иск Судьям, потребовав выдать Мимару за него замуж насильно в качестве наказания за злословие. Мать расправилась с этим глупцом.
Но Мимару тем не менее склоняли к близости. И несмотря на годы, проведенные с маской блудницы на лице, несмотря на давно сбитый менструальный цикл, беременность не была исключена. Сильное семя атаковало ее лоно…
Ее мать тому доказательством.
Трое, сказала она себе. Было лишь три случая, три причины, что проклятое существо смогло сказать правду. Один – милый раб, почти мальчик, который помогал ей с книгами расчетов до бегства. Как это ни абсурдно, но она владеет имениями по всему Трехморью, как каждый член императорской семьи. Вторым был Имхаилас, тщеславный капитан эотийской гвардии, который помог ей сбежать, вкусив в обмен от ее персика.
Ну и третий – Акхеймион, который истосковался по матери, которую она так напоминала. Она уступила ему, и они совершили «первую ошибку вместе», по выражению Друза, в обмен на колдовское искусство, которого она больше не желала знать.
Трое, сказала Мимара себе, хотя на самом деле есть только один вариант.
Она сосредотачивается на шпионе и его откровении, противопоставляя его словам арену собственной души.
«Я чувствую запах плода в тебе…»
Она беззвучно опровергает его. «Лжец! – бранится про себя. – Мерзкий обманщик!» Но у нее самой непростая натура, вечно усложняющая простоту нежеланными домыслами. И ей слышится голос колдуна, который дополняет…
«Око Судии – это око Нерожденного…»
Старается объяснить, откуда непрошеный ужас такого видения:
«Око, которое взирает с точки зрения Бога».
Вновь и вновь голоса колдуна и шпиона перебивают друг друга, пока не сливаются в один.
«Убей Капитана, и все будет спасено».
Нет, говорит Мимара себе. Нет. Нет. Нет. Бордель научил ее притворяться до такой степени, что очевидные факты меркнут в забвении, если пылко их отрицать.
Так она и сделает.
Да. Да. Да.
Несколько дней Сома не появлялся. Мимара убеждала себя, что можно расслабиться, но, оставаясь наедине с собой, бродила в темноте, вглядываясь в сухие ветви и прислушиваясь к скрипу и треску.
Однажды ночью она нашла маленький прудик, залитый волшебным лунным светом. Присев на берегу, стала смотреть на луну, висящую будто в конце туннеля из деревьев. Мимара глядела на ее лик, обрамленный колышущимися листьями, и на душе было неспокойно. В последний раз свое собственное лицо она видела при встрече со шпионом. Ей захотелось прихорошиться, как встарь, почистить перышки, принарядиться, но все это, вся жизнь до этого их Великого Похода, показалась ужасно глупой.
И вот, в промежутке между вдохами, открылось Око Судии.