Шрайя Тысячи Храмов, нахмурившись, вопросительно обернулся к мальчику, не с человеческой порывистостью, а с дунианской пустотой.
– Собрание грехов, – продолжал Инрилатас. – Нет ничего более праведного, чем убийство. Ничего более абсолютного.
Первый раз в жизни Келмомас оказался пойманным в ловушку пристального изучения.
«Прячься! – кричал внутренний голос. – Он заметил… видит!»
– Подойди, Келмомас, – со смехом подозвал брат. – Покажи Святейщему дяде, почему тебя нужно посадить на цепь вместо меня.
– Обманщик! – плача, пронзительно вскрикнул наконец мальчик. – Это вранье!
– Келмомас! – резко окликнул шрайя, в каждом звуке его голоса зазвенели авторитетные струнки, от отеческих до религиозных. – Повернись ко мне! Смотри мне в глаза, отвечай: Ты уби…
Два щелчка, почти одновременных. Два тихих писка – будто мыши, раздавленные под ногой. Взмах железных цепей. Лязганье звеньев. Скрип подпиленных колец. Одна цепь со свистом пронеслась над головой мальчика, вторая обвилась позади дяди…
Они переплелись, пролетев навстречу друг другу возле шеи Майтанета. Обмотались, как бичи.
Келмомас едва успел отвести глаза, когда его брат бросился вперед, раскрыв руки, словно крылья, выгнувшись луком. Шрайя упал головой к его ногам.
Инрилатас легко поднял его, будто ребенка. Он взревел в диком ликовании, потрясая цепями…
И Келмомас смотрел, как тот душит шрайю Тысячи Храмов.
Майтанет с потемневшим лицом упал на колени, исступленно пытаясь освободиться от цепей. Шелковые рукава задрались, обнажив наручник с искусной отделкой.
Инрилатас с воплем скрутил цепи, руки и плечи его свело от напряжения. Майтанет уже не думал о дыхании, стараясь лишь защитить сонную артерию. Инрилатас резко дернул вверх раз, другой, чтобы поднять Майтанета с колен. Но в тот миг, когда цепи ослабли, шрайя взмахнул левой рукой, выхватив из рукава кинжал длиной с палец. Он блеснул, будто вытащенный из воды.
Первый удар попал Инрилатасу прямо в глаз. Второй – под ребра. Цепь выскользнула у него из рук. Майтанет стал хватать ртом воздух, как любой смертный, но пришел в себя гораздо быстрее. Через несколько мгновений он отшвырнул цепи и метнулся к умирающему племяннику.
Инрилатас, шатаясь, отступил назад, рот у него открылся, рукой он прижимал рану, из которой хлестала кровь. Слова были излишни. За дверью уже слышались приглушенные крики и удары. Шрайя Тысячи Храмов не мог поверить словам умирающего безумца. Он занес кулак. Юноша был совсем не готов к удару. Он сокрушил его левую бровь и глазницу, которые развалились, как сухая хлебная корка.
Принц-империал упал на спину. Звон железных цепей смешался с глухим стуком упавшего тела. Он подергивался, словно в огне. Кровь струйками растекалась по щелям меж каменных плит.
– Мягкий… – заметил Майтанет с натуральным удивлением.
Он обернулся к онемевшему от ужаса мальчику. Его правый рукав был обагрен кровью.
– А ты? – прошептал он без тени какого-либо чувства. – У тебя материнские косточки?
Бронзовая дверь резко распахнулась. Дядя и племянник быстро обернулись к толпившимся на пороге. Исполненные гнева, изумленные глаза ощупывали сумрак, пытаясь определить, кто жив, кто мертв.
– Мама, мама, мамочка! – взвизгнул Келмомас, обращаясь к единственной фарфоровой маске в центре толпы. – Дядя против тебя! Он убил Инри, чтобы ты ничего не узнала!
Но мать уже заметила лежащего ничком сына и, расталкивая остальных, выдвинулась вперед.
– Эсми… – начал Майтанет. – Ты должна поня…
– Меня не волнует, как это случилось, – перебила она.
Ноги словно сами несли к телу сына, которое стало серым от потери крови. Она зависла над ним, как свинцовый отвес.
– Это ты сделала, Эсми? – упорно продолжал шрайя высокомерным тоном. – Ты замыслила…
– Что я сделала? – спросила она таким спокойным голосом, который мог принадлежать только помешавшейся. – Замыслила, чтобы ты убил моего сына?
– Эсми… – начал он.
Но что-то заставило его замолчать, даже несмотря на дунианскую кровь. От ужаса у Келмомаса закружилась голова, и он видел не мать, тяжело опустившуюся на колени, а поверженную Императрицу Трехморья. Незнакомку. Он убеждал себя, что это из-за маски, но, когда она сняла ее, родное лицо, видное в профиль, показалось ему чужим.
Дрожащими пальцами Эсменет положила маску на разбитую бровь Инрилатаса.
За окном прогремел близкий гром. Дождь со свистом шумел и барабанил по крыше.
– Раньше, – сказала она, не поднимая головы. – Раньше я думала, что могу одолеть тебя…
Святейший шрайя Тысячи Храмов стоял хмурый и высокомерный.
– Как?
Императрица устало пожала плечами, словно обессиленная страданиями.
– История, которую как-то поведал мне Келлхус о пари между богом и героем… испытание мужества…
Майтанет взирал на нее без всякого выражения.
Она подняла красные, полные слез глаза.
– Мне порой кажется, что он предостерегал меня… Против него самого. Против моих детей… Против тебя.
Эсменет снова обернулась к мертвому сыну.
– Он рассказал мне историю, в которой говорилось о крайней уязвимости дуниан.
Она отвела с маски, лежащей на лице Инрилатаса, локон светлых волос. Из раны продолжала течь кровь, растекаясь по полу, заполняя щели, пропитывая полы ее платья.
– Стоит только пожелать, чтобы охотно принести себя в жертву…
– Эсми… Тебя обма…
– Я так этого хотела, Майта. И я знала, что ты увидишь… разглядишь во мне готовность разжечь войну по всей Империи против тебя, и тогда ты сдашься, как все остальные, перед моей державной волей.
– Эсменет… Сестра, прошу тебя… Оставь эти безум…
– Но что… что ты наделал… здесь…
Голова у нее упала, как у сломанной куклы, и голос померк до шепота.
– Майта… Ты убил моего мальчика… моего… моего сына.
Она нахмурилась, будто только сейчас постигла все значение случившегося, и взглянула на экзальт-капитана.
– Имхаилас… Взять его.
Ошеломленная свита толпилась у входа. Неподвижно стоявший высокий офицер-норсирай повернул к императрице бледное от ужаса лицо. Келмомас чуть не фыркнул от смеха, настолько комически тот выглядел.
– Ваша Светлость?
– Эсми… – угрожающе произнес Майтанет. – Никто меня не возьмет.
И он просто развернулся и широким шагом пошел по анфиладе мраморных залов.
Все остались стоять, пораженные, часто дыша.
– Взять его, – резко крикнула императрица Имхаиласу.