Она вспоминала бы фальшивое пение Армана и свои стоны, свои крики, свою унизительную возню под ним.
Эмма разорвала все отпечатки, а потом, увидав на столе среди разноцветных коробок ножницы, изрезала на мелкие кусочки пленку.
Ссыпала обрезки в пакет.
Ну что, все? Кажется, все. Такое ощущение, будто что-то забыла…
Огляделась – нет, вроде бы все вещи собрала.
– Погоди, – тихо попросил Арман. – Ты что? Ты вот так уйдешь – и все? Тебе… для тебя это ничего не значит, да? Ничего? Ты просто заплатила мне за молчание?
Мгновение Эмма смотрела на него холодным взглядом, и вдруг глаза ее смягчились. Она подбежала к зеркалу, едва не споткнувшись о стоящую посреди комнаты коробку, и размашисто написала пальцем на пыльном стекле несколько слов.
– Что это? – спросил Арман, приглядевшись. – Я ничего не понимаю!
– Ну и не понимай. Это по-русски. Просто так… теплое дружеское пожелание. Мой привет тебе. Моя благодарность. Понимаешь?
На миг она прижалась губами к его губам.
– Какие у тебя глаза… – пробормотал Арман. – Я люблю твои глаза. Я люблю тебя! Мы еще увидимся? Когда?
– Когда ты прочитаешь вот это! – засмеялась Эмма, указывая на зеркало, и помахала рукой: – Чао, бамбино!
И она выскочила за дверь, весело размахивая своей сумкой и прозрачным пакетом, содержимому которого, не сомневался Арман, суждено быть разбросанным по всем мусорным контейнерам, какие только попадутся Эмме на пути.
Он потянулся. Давно не испытывал такого счастья в постели! Эта женщина могла бы из него веревки вить, если бы захотела. Только вот вопрос – захочет ли? Неужели и правда они еще увидятся? Поскорей бы. Он снова хотел ее. Так хотел, что с трудом удержался, чтобы не броситься следом.
Она сказала, что встретится с ним снова, когда он прочтет эту русскую абракадабру, которая написана на зеркале?
Арман взял листок бумаги, роллер и аккуратно переписал буквы с зеркала. Что за варварский альфабет! Да еще и почерк у его новой пассии, конечно…
Придирчиво сравнив то, что было написано на зеркале, с копией и оставшись довольным своим старанием, он открыл шкаф (дверцы снова ужасающе заскрипели, однако Арман привык к этому звуку и давно не обращал на него никакого внимания) и снял стопку своих маек со стоящего на нижней полке телефакса. Заправил в него листок, поднял трубку, набрал номер:
– Борис? Привет, амиго. Ты еще не забыл свой родной язык? Нет? Ну и хорошо. Я тебе сейчас пришлю по факсу некий русский текст, а ты мне быстренько переведи, ладно? Ну, стартуем!
Факс заработал, листок пополз внутрь, потом высунулся наружу и наконец вывалился в руки Армана. Почти тотчас зазвенел портабль:
– Арман?
Голос приятеля звучал как-то странно.
– Перевел?
– Перевести-то перевел… А скажи, откуда ты взял эти слова? Кто их написал? Они адресованы тебе?
– Нет, не бери в голову, это я тут по одному делу работаю, – быстро соврал Арман. Что-то было такое в голосе Бориса, что заставило его соврать.
– Да? Ну ладно, тогда стартуем!
Факс затрещал. Листок медленно выдвигался из паза.
Наконец прошла отметка о приеме. Арман рванул листок и перевернул его.
Твердым почерком Бориса рядом с непонятным русским текстом было написано:
«Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох, козел!»
И еще:
«Извини, приятель, но таков перевод! Твой Борис».
– Que tu cruves, connard! – повторил Арман. – Чтоб я сдох, я козел? Это мне?! Вот как? Вот так! Теплое дружеское пожелание? Привет, благодарность? Она обещала, что мы увидимся, когда я прочту текст… Ну так я его прочел! Значит, мы увидимся очень скоро!
Голос его звучал мстительно, однако глаза были печальны, и губы дрожали горестно, обиженно, совсем по-мальчишески.
Вдруг стало трудно дышать. Он порылся в верхнем ящике письменного стола и достал баллончик с лекарством, которым не пользовался уже давно. Обхватил раструб губами, нажал на распылитель. Продышался. Да, а он-то думал, его болезнь ушла. Выходит, нет. Что могло вызвать приступ? Да вроде бы нечему… Или все дело только в волнении, в том комке, который закупорил горло, когда Арман прочел эти беспощадные слова: «Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох, козел!»
Ну конечно! Все дело только в стрессе. А стресс надо снимать не медикаментами, а кое-чем другим.
Он достал из бара бутылку «Сюза», налил в стакан и залпом выпил горьковато-сладкую жидкость. Потом осушил еще стакан, еще…
Удушье прошло. Бутылка опустела. Арман поставил ее в угол, открыл дверь на площадку и свистнул. Снизу прибежала Шьен, ввалилась в квартиру, видимо, очень довольная, что ее позвали. Арман опустился рядом с собакой на колени, обнял ее, зарылся лицом в загривок. Шьен забеспокоилась, рванулась было раз и другой, но не смогла высвободиться и вдруг тоненько, тоскливо заскулила, словно заплакала.
Ну да, сам-то он не мог плакать, так пусть хоть Шьен над ним поскулит…
* * *
Сначала Катрин подъехала к бистро «Le Volontaire». Кто знает, может быть, она ошиблась и Арман так и сидит на своем месте, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не зная о неблаговидных делишках своей подопечной?
Нет, разумеется, она была не так глупа, чтобы маячить в своей приметной «Ауди» возле «Le Volontaire». А вдруг Фанни посмотрит в окно и увидит ее? Катрин припарковалась на рю дю Фробур-Монмартр и пешком пошла к бистро. Упрятав нос в мех (в целях маскировки она надела курточку попроще, серенькую такую, украшенную всего лишь полосочкой песца, и упрятала под серую шелковую косынку золотистые волосы), прошмыгнула мимо «Le Volontaire» раз и другой. Нет, Армана не видно. Определенно не видно!
В очередной раз набрала его номер – абонент снова недоступен: портабль или отключен, или разрядился, или Арман находится там, где сигнал не проходит. Ну что ж, придется попытать счастья по его домашнему адресу.