– Ты еще здесь, Тимми? А я думала, ты вернулся к себе в комнату. – Он молча покачал головой, прижимая к груди большеглазого плюшевого медведя. – Хочешь заехать перед обедом ко мне домой?

Мальчик кивнул и потянулся к ней. Держась за руки, Сэм и Тимми поехали по направлению к большому дому. Там она принялась читать ему сказки. Чтение продолжалось до тех пор, пока не зазвонил большой школьный колокол, провозглашая, что пора обедать.

– Можно я сяду с тобой, Сэм?

Тимми снова забеспокоился, Саманта поспешила его ободрить. Однако ей показалось, что он уже утомился от долгого пребывания в новом месте. Сидя рядом с Самантой, Тимми громко зевал и, не дожидаясь десерта, уснул, опустив подбородок на грудь и съежившись в уголке большого серого кресла. Однако мишку из рук не выпускал. Сэм ласково улыбнулась, сняла с себя теплый свитер, накрыла им мальчика, как одеялом, и увезла из столовой. В спальне Саманта легко подняла Тимми и переложила его из кресла на кровать: благодаря тому, что вся нагрузка теперь приходилась на ее руки, они стали очень сильными. Она раздела сонного малыша, сняла с него ботинки, выключила свет и ласково погладила Тимми по мягким светлым волосам. Сэм вдруг вспомнила детей Чарли, в памяти промелькнули их милые мордашки с большими голубыми глазами, и нахлынуло воспоминание о той страшной тоске, которая охватила ее, когда она впервые взяла на руки последнего ребенка Чарли, малышку Саманту… и как она тогда поняла, что эту пустоту ничто не сможет заполнить… Теперь, глядя на Тимми, Сэм внезапно потянулась к нему всем сердцем и обняла его так, словно он был ее собственным сыном. Он слегка пошевелился, когда Сэм поцеловала его в лоб, и прошептал:

– Спокойной ночи, мама… Я тебя люблю…

На глаза Сэм навернулись слезы. Она вдруг почувствовала, что готова отдать за эти слова жизнь… Опустив голову, она выехала из домика и закрыла за собой дверь.

33

К концу первого месяца Тимми уже ездил на симпатичной белогривой лошадке. Ее звали Маргаритка, и Тимми, как и все маленькие мальчики, впервые в жизни получившие возможность ухаживать за лошадью, ее любил. Но гораздо больше, чем Маргаритку, он любил Саманту, и в его привязанности были поражавшие окружающих пылкость и сила. Тимми каждое утро подъезжал к дому Саманты и, постучавшись, ждал, пока Сэм ему откроет. Порой ждать приходилось дольше обычного, потому что Саманта готовила кофе или даже еще спала. Но едва Сэм показывалась на пороге, лицо Тимми озарялось, и перед тем, как заехать в дом, он обязательно оглядывался по сторонам, очень напоминая щенка, которого продержали на улице всю ночь. По утрам они всегда мило болтали. Тимми рассказывал Сэм свои сны, говорил о том, что тот или иной ребенок делал за завтраком или как вела себя белогривая лошадка, когда он, Тимми, приехал сказать ей «доброе утро». Саманта же делилась с ним своими планами на день, и они обсуждали предстоящий урок верховой езды. Пару раз Сэм интересовалась, не изменил ли он своего отношения к школе, однако Тимми был непреклонен. Он не желал покидать ранчо, отказывался посещать школу наравне с остальными, и Сэм считала, что нужно дать ему возможность освоиться на ранчо и оставить ребенка в покое хотя бы первый месяц.

Следы от материнских побоев давно исчезли. Мартин Пфайзер – тот самый мужчина из социальной службы – звонил Сэм каждую неделю и справлялся о состоянии Тимми. А когда в конце месяца приехал навестить его, то долго не мог прийти в себя и ошалело переводил взгляд с Тимми на Саманту и обратно.

– Ради всего святого, скажите, что вы с ним сделали? – воскликнул он, оставшись наконец наедине с Самантой.

Отослать куда-нибудь Тимми было не так-то просто, но Сэм догадалась попросить его проведать Маргаритку и предупредить Джоша, что скоро начнется урок верховой езды: надо же продемонстрировать свои успехи этому человеку!

– Да это же совсем другой ребенок!

– Да, он другой, – гордо подтвердила Сэм. – Теперь перед вами ребенок, которого любят, и это сразу заметно.

Однако социальный работник посмотрел на нее вовсе не одобрительно, а грустно.

– Вы понимаете, насколько усложнили ему жизнь?

Сэм решила, что он шутит, и чуть было не улыбнулась, но вовремя сообразила, что мужчина говорит серьезно, и нахмурила брови.

– То есть как?

– Вы представляете себе, каково ему теперь будет возвратиться в квартиру к матери-наркоманке и снова обедать заплесневелыми крекерами, запивая их пивом?

Сэм глубоко вздохнула и уставилась в окно. Ей очень хотелось завести этот разговор, но она не была уверена, что наступил подходящий момент.

– Я как раз собиралась с вами об этом поговорить, мистер Пфайзер. – Она опять встретилась с ним глазами. – Скажите, как можно было бы избежать его возвращения домой?

– Чтобы он пожил здесь подольше? Нет, я не думаю, что судья согласится это оплачивать. Сейчас за его содержание платит суд, но это было своего рода исключение из правил…

– Нет, я имела в виду другое.

Саманта сделала второй глубокий вдох и решила, что все-таки стоит попросить… В конце концов, что она теряет? Ничего. А выиграть можно все… все! Сэм третий раз в жизни влюбилась. Теперь, правда, не в мужчину, а в шестилетнего ребенка. Она любила его так, как еще никогда никого не любила, она даже не подозревала, что способна на такое глубокое чувство. В ее сердце и душе словно открылись какие-то шлюзы, и она была готова отдать этому ребенку абсолютно все, все без остатка. Она и не думала, что обладает таким огромным запасом любви. Эта любовь, которую она вмещала, не была востребована покинувшими ее мужчинами. И теперь вся эта безбрежная любовь принадлежала Тимми.

– А если я его усыновлю?

– Так, ясно. – Господин Пфайзер тяжело опустился в кресло и поднял глаза на Саманту.

Он понял, что произошло, и это ему совершенно не понравилось. Он понял, что она полюбила ребенка.

– Не знаю, мисс Тейлор. Мне очень не хочется вас обнадеживать. Мать Тимми может не захотеть его отдать.

Глаза Сэм зажглись странным огнем.

– По какому праву, мистер Пфайзер? Насколько я помню, она его бьет. Я уж не говорю о ее пристрастии к наркотикам…

– Да-да, конечно… Я знаю.

О господи! Только этого ему не хватало сегодня… да и вообще не только сегодня. Люди, которые рассуждают, как она, только растравляют себе душу. Ведь, говоря по правде, мать Тимми скорее всего не захочет его отдать. Независимо от того, нравится это Сэм или не нравится.

– Дело в том, что она его родная мать. И суд склонен уважать это обстоятельство.

– До какого момента? – холодно, но в то же время враждебно спросила она.

Страшно позволить себе полюбить кого-то, а потом столкнуться с тем, что он может тебя покинуть.

Социальный работник посмотрел на нее с грустью.

– Откровенно говоря, суд склонен очень упорно защищать права матери.