Без долгих разговоров и сомнений мужчина взял испачканное кровью бумажное полотенце у нее из рук, бросил его в мусорное ведро, потом подошел к раковине, вымыл руки горячей водой и жидким мылом. Он открыл баночку с кока-колой, принес ее на стол вместе с пузырьком обезболивающих таблеток, упаковкой соленых крекеров и еще не вскрытой пачкой масла. Вернувшись к плите, он положил порцию тушеного мяса в керамическую миску.
Усевшись напротив Эмори, мужчина оторвал бумажное полотенце от рулона, положил себе на колени и взялся за ложку.
– Мне неприятно есть, когда вы не можете.
– Прошу вас, ешьте.
Он подцепил ложкой кусок мяса и заметил, что Эмори смотрит на содержимое миски.
– Вероятно, вы привыкли к другому.
– При других обстоятельствах мне бы это понравилось. Я очень люблю тушеную говядину.
– Это оленина.
Эмори посмотрела на оленью голову на стене над камином.
Все-таки он умел улыбаться и сделал это со словами:
– Не от этого конкретного оленя. Он уже был здесь, когда я сюда переехал.
– Переехали? Вы живете в этом доме постоянно? Я думала…
Она оглядела простую комнату с минимальным комфортом и понадеялась, что не обидела хозяина.
– Я думала, что это что-то вроде охотничьей хижины. Место, которым вы пользуетесь время от времени.
– Нет.
– И как давно вы здесь?
Поставив локти на стол, он нагнулся над миской, обращаясь скорее к ней, чем к женщине напротив, и пробормотал:
– Месяцев шесть или около того.
– Полгода… Без телефона? Что бы вы стали делать, случись какое-нибудь несчастье?
– Не знаю. Пока ничего не случалось.
Он открыл упаковку с крекерами, взял парочку и намазал их маслом. Один крекер он съел сразу, а другой бросил в миску с тушеным мясом, раздробив его ложкой, прежде чем взять еще кусок мяса.
Эмори наблюдала за ним с неприкрытым любопытством и неодобрением. Он прикрыл колени бумажным полотенцем, словно это была льняная салфетка, но ел он, держа локти на столе. Он взял масло прямо из пачки, размял крекер в миске с мясом, но вытирал рот после каждой ложки.
Мужчина жил в старомодной хижине, но не выглядел как житель гор. Ни в коем случае. На щеках щетина, но ей не более одного-двух дней. Фланелевая рубашка в черную и красную клетку заправлена в выцветшие джинсы, но одежда чистая. Темные волосы сзади касаются воротничка, они длиннее, чем обычно носят мужчины его возраста. На висках серебрится седина.
Посеребренные виски другому мужчине придали бы изысканность, но он из-за них всего лишь казался старше, чем он, вероятно, был. Ему, скорее всего, под сорок, но у него лицо пожившего человека, с паутиной морщинок вокруг глаз, складки в уголках губ и беспокойство в глазах удивительного голубого цвета. Их холодный свет контрастировал с загорелым обветренным лицом.
Хозяин дома представлял собой странную смесь. Он жил просто, без телефона или телевизора, но не был неотесанным и говорил правильно. На открытых полках выстроились десятки книг, некоторые в твердых переплетах, другие в бумажных, но все стояли аккуратно.
Весь дом был чистым, Эмори это заметила. Но в комнате не было ни одной фотографии, никаких безделушек или памятных вещиц, ничего, что могло бы намекнуть на его прошлое или рассказать о его настоящем.
Эмори не поверила ни его непринужденным манерам, ни объяснению, почему он не отвез ее в больницу сразу, как только нашел. Набрать девять-один-один было бы еще практичнее. Если бы он захотел это сделать.
Мужчина не мог просто так подобрать истекающую кровью женщину без сознания и отнести ее в свою хижину в горах, где по соседству никто не жил. Должна была быть какая-то причина. Эмори ничего не приходило в голову такого, что не было бы связано с криминалом, с пороком или с тем и другим сразу.
В его прикосновениях не было ничего неприличного, но, возможно, он психопат, который не нападает на своих жертв, пока они без сознания. Может быть, он предпочитает, чтобы они были в сознании, отвечали ему и реагировали на его издевательства.
Дрожащим голосом Эмори спросила:
– Мы в Северной Каролине?
– Да.
– Я спрашиваю потому, что некоторые тропы парка уходят в штат Теннесси.
Она вспомнила, как остановила машину на парковке, сделала разминку, застегнула пояс-сумку. Потом она побежала. В ее памяти всплыли молчаливые деревья по обеим сторонам от тропы. Чем выше она поднималась, тем все более разреженным становился воздух. Но Эмори не помнила, как она упала и ударилась головой настолько сильно, чтобы получить сотрясение мозга.
И это заставило ее задуматься о том, так ли все было на самом деле.
Эмори взяла один крекер, сделала глоток колы, надеясь, что это сочетание успокоит тошноту.
– На какой мы высоте?
– Около пяти тысяч футов, – ответил мужчина. – Сложный маршрут для бега.
– Я тренируюсь для участия в марафоне.
Он перестал есть, заинтересовавшись.
– Первый ваш марафон?
– Пятый.
– Ого! Надеетесь улучшить ваше время?
– Всегда.
– То есть вы себя заставляете.
– Я к этому так не отношусь. Мне просто нравится.
– Бег на длинную дистанцию на такой высоте это испытание.
– Да, но после этого легче бежать на меньшей высоте.
– Вы не боитесь перетренироваться?
– Я осторожна, особенно с правой ступней. В прошлом году у меня был перелом.
– Понятно, почему вы ее бережете.
Эмори пристально посмотрела на него.
– Откуда вы об этом знаете?
– Я обратил внимание, когда вы ковыляли от кровати к двери.
Может быть, подумала Эмори. Или он заметил это раньше, когда наблюдал за ней в бинокль? С какого, интересно, расстояния? С дальней вершины? Или он был куда ближе к ней?
Вместо того, чтобы задать ему эти вопросы, Эмори продолжала вести разговор, надеясь получить больше информации.
– Моя ступня подвела меня в прошлом году после марафона в Бостоне. Ортопед посоветовал мне не бегать три месяца. Мне не нравилось, что я не могу бегать, но я выполнила его предписание. Как только врач дал мне зеленый свет, я сразу же снова начала тренировки.
– И когда марафон?
– Через девять дней.
– Девять дней.
– Да, я понимаю, это сотрясение мозга случилось в самое неподходящее время, – вздохнула Эмори.
– Возможно, вам придется его пропустить.
– Не могу. Я должна его пробежать.