— Не может быть! Бывшего канцлера! — воскликнул Макс.
— Прекрасная возможность воспользоваться попыткой путча Рема, чтобы заодно придавить всех консервативных оппозиционеров, не так ли? — усмехнулся Мило. — Так же как и других бывших товарищей по оружию, оказавшихся неверными. Клауснер был застрелен прямо в кабинете министерства транспорта. Никто и ухом не повел. Наверное, им не понравилось, что этот руководитель католического движения собрал на днях тысячи людей, чтобы напомнить о важности Бога для человека.
— В тюрьме Лихтерфельде целый день расстреливали людей, — продолжил Фердинанд. — Арестовали многих журналистов и адвокатов. Один из моих друзей был вытянут гестаповцами из постели на рассвете. Его забрали, ничего не пояснив жене. Если этого несчастного еще не поставили к стенке, то наверняка отправят в концлагерь.
Оглушенный Макс по очереди смотрел на друзей. В их тоне, иногда ехидном, сквозила глубокая тоска. Они выглядели серьезно, их лица выражали озабоченность. Волосы Фердинанда еще больше поседели, а ведь ему едва исполнилось тридцать пять лет.
— Кто совершает эти убийства? — спросил Макс наивным тоном.
Фердинанд повернулся к нему.
— Сразу видно, что тебя здесь долго не было. Их совершают боевики СС под личным руководством Гиммлера. Полиция партии. Черные солдаты. К которым, кстати, принадлежит и твой зять Айзеншахт, — заключил он с напряженным лицом.
Макс почувствовал головокружение. СС, или служба охраны, являлась преторианской гвардией фюрера, преданной ему и душой и телом. В отличие от СА, куда мог вступить каждый доброволец более или менее свободно, члены СС проходили очень строгий отбор, во время которого оценивались их физические данные и особенно чистота арийского происхождения. Их возраст колебался от двадцати пяти до тридцати пяти лет. До некоторых пор об активности этих нескольких десятков тысяч человек было мало что известно, но, когда были образованы концентрационные лагеря в Дахау и Бавьере, слухи об их жестокости быстро распространились среди всех, кто имел уши и хотел слышать.
— Что ты такое рассказываешь! — воскликнул Макс. — Чтобы такой важный тип, как Айзеншахт, стал каким-то полицейским, да еще и телохранителем Гитлера. Полный абсурд!
— Гиммлер хочет сформировать элиту в стране, полностью подчиняющуюся Гитлеру, как во времена феодального права, — объяснил Фердинанд, потирая глаза, словно он не спал несколько суток. — Его речь очень понравилась многим, кто не одобрял действия СА с их призывами к новой революции и дальнейшей экспроприации. Гитлеру нужны не революционеры, а верные солдаты. Видел бы ты этих людей: с ног до головы в черной форме, а в качестве эмблемы — череп со скрещенными костями. Кого только среди них не встретишь! Аристократы, дипломаты, промышленники, чиновники, юристы и даже ученые. Они считают это такой же честью, как в прошлые времена получение дворянского титула. Поэтому и Айзеншахт среди них, — закончил Фердинанд, надевая очки, чтобы посмотреть на друга.
В дверь снова позвонили. Фердинанд пошел открывать, в то время как озабоченный Макс сел в кресло напротив Мило. Головная боль усилилась, рискуя превратиться в мигрень. Он очень переживал за Мариетту и своего маленького пятилетнего племянника, которому приходился и крестным отцом. Как его зять мог сблизиться, да еще так тесно, с таким человеком, как Гитлер, который выступал за чистоту расы и проявлял безжалостность ко всем, кто ею не обладал? Чего добивался Айзеншахт? Видел ли он себя представителем черной гвардии или просто пытался улучшить карьеру, которая и так была на высоте? С потерянным видом Макс посмотрел на Мило, который когда-то любил Мариетту до такой степени, что собирался на ней жениться, а значит, он тоже не мог оставаться равнодушным.
— Я знаю, — вздохнул Мило, и его вытянутое лицо исказила гримаса. — Я пытался поговорить с твоей сестрой, но она отказалась меня слушать. Не знаю, любит она его или нет, но видеть его истинное лицо отказывается. Может, таким образом она прячется от реалий сегодняшнего дня? Или она до такой степени наивна? Я не знаю. В любом случае, чего мы можем ожидать? Что она потребует развода? А смысл? У них сын, и Айзеншахт никогда не отдаст свое чадо. Мариетта, может, и не такая примерная мать, как другие, но она тоже любит своего ребенка. Когда я упомянул незапятнанную родовую честь Пассау, она тут же назвала мне десяток знатных фамилий, представители которых последовали примеру ее мужа. Хуже всего, что я даже не нашелся, что ей возразить, — кисло заключил он.
— Я поговорю с Айзеншахтом, — решил Макс, поднявшись и зашагав по комнате. — Я приведу ему четыре правдивых довода. Что это просто недопустимо с его стороны…
— А вот тут ты ошибаешься, Макс. С этого момента в общении со своим зятем ты станешь образцом учтивости. И не только с ним, но и с некоторыми его друзьями, такими как Генрих Хоффман и Герман Геринг.
Макс обернулся — рядом с Фердинандом стоял Вальтер фон Брисков, молодой дипломат, работающий в немецком посольстве в Варшаве и сделавший блестящую карьеру. Этот голубоглазый блондин приходился Максу троюродным братом.
Он подошел к хозяину дома, дружески хлопнул его по плечу, но Макс продолжал возмущаться.
— С ума сошел, Вальтер? — процедил он сквозь зубы. — Да как у тебя язык повернулся предлагать мне в друзья подобное отребье?
Вальтер не спеша достал портсигар и по очереди предложил каждому сигарету. Макс отказался, раздраженный этой привычкой Вальтера к театральным эффектам, когда все заинтригованно смотрят ему в рот и ждут продолжения речи.
— За время твоего отсутствия мы много думали, — сказал наконец Вальтер. — Нацисты не скоро отдадут власть. Поэтому те, у кого еще осталась хоть капля человеческого достоинства, должны бороться. Каждый на своем месте. Фердинанд — как адвокат, Мило — как военный в рейхсвере, я — как дипломат, а ты — как фотограф.
— Насчет вас не спорю, но я — как фотограф! Что ты хочешь сказать?
— Хоффману очень нравится твой стиль. А он один из доверенных людей Гитлера. Да у тебя просто уникальная возможность приблизиться к фюреру. Например, путем участия в фоторепортажах, которые делает Хоффман, чтобы еще больше возвысить хозяина, которого он боготворит. Ты знаешь, как это делается. Что-то вроде «Гитлер при восхождении на горную вершину» или «Гитлер и дети». — Вальтер улыбнулся. — Боже мой, я понимаю, насколько мерзко это звучит, но во время работы ты можешь услышать или увидеть что-то, что окажется очень важным для нас, особенно когда настанет решающий момент. К тому же твой покойный старший брат был фронтовым товарищем Геринга. Они сражались в одной эскадрилье. Геринг не может не питать симпатий к Пассау. Воспользуйся же этим.
Слушая Вальтера, Макс бледнел. Все это звучало как самая абсурдная фантазия.
— Сожалею, но не уверен, что я создан для того, чтобы вести двойную жизнь. Спроси у Фердинанда, он подтвердит, что я никогда не умел скрывать своих чувств. Я и двух секунд не продержусь рядом с ними. Да и не поверят они мне. Не удивлюсь, если окажется, что мое имя уже занесено в черные списки Гейдриха, после того как Гиммлер возглавил гестапо. Вы все видели мою последнюю экспозицию. Теперь ни одна галерея не хочет брать мои работы. Хорошо, что мне вообще позволяют работать хотя бы в области моды и до сих пор не забрали удостоверение работника прессы.