Так грубят, пытаясь защитить себя.
– Спросить кое о чем… ты… ты вправду думаешь, что Михаил…
– Ширялся? – Мина щелкала одноразовой зажигалкой, но огонька не было. – Вот ж-жопа… Мишка не ширялся. Так, баловался однажды травкой… кто не балуется?
Людмила могла бы ответить, но промолчала.
– Потом сказал, что это не по нему… у него мозги плавились, а Мишка любил, чтобы голова ясною была. Он и не пил-то почти… убили его.
– С чего ты взяла?
– С того, что он не ширялся, а умер от передоза, а теперь вот ты явилась с вопросами. Слушай, попозируешь, а?
– Зачем?
У Людмилы не было ни малейшего желания позировать.
– У тебя лицо интересное. Правда, прическа тебе не идет. Короче надо. Если хочешь, я постригу.
– А ты…
– Парикмахер. Живописью не прокормишься. Теперь вот… – Мина вытащила вторую зажигалку. – Я хороший парикмахер. А художник…
Она все-таки закурила, втягивая дым жадно, глотая его.
– Мишку пришили… тут и ловить нечего…
– Кто?
– А я откуда знаю? Нет, ну ты глянь на паршивца… весь из себя гордый… прямо-таки непродающийся человек искусства. Тебе такие встречались?
– Я не слишком хорошо знакома с людьми искусства, – Людмила постаралась быть дипломатичной.
Всеволод взял Стаса под руку и повел вдоль набережной. Парочка смотрелась забавно. Высокий Стас, в облике которого проскальзывало что-то бандитское, и нелепый Всеволод, отчаянно жестикулирующий, но одной рукой. Второй он крепко удерживал добычу.
Стаса даже немного жаль стало.
– А из ваших… я знаю, что Мишку недолюбливали. – Людмила отвернулась.
– Недолюбливали… хорошее слово… недо… у нас тут все немного недо… недореализованные гении, у которых недоделанные шедевры годами стоят. – Мина бросила недокуренную сигарету и с наслаждением раздавила. Носила она ботинки военного образца, грубые, на толстой подошве, и эта обувь как нельзя лучше подходила ее облику. – Мишке завидовали. И я завидовала.
Она произнесла это с вызовом, уставилась на Людмилу выпуклыми глазами, ожидая осуждения или упрека, но Людмила такими глупостями не занималась.
– Но ты не убивала.
– Спрашиваешь или утверждаешь?
– Надеюсь.
– Мишка… понимаешь, он вроде и неплохой парень был. Душевный. И помочь всегда готов… я как-то в больничку угодила, так он один из всех наших навещал. Мандаринок принес. Терпеть не могу мандарины, но было приятно. Вот только… это натура моя гадская… хороший, да… заказы эти, которыми он пробивался… наши шипели, что настоящий художник не опустится малевать рекламные плакаты. Но это от зависти. У них не получалось. И у меня не получалось. Сколько я побегала по городу… и объявки давала… пару раз получила заказ, да и то в первом случае с деньгами кинули, а во втором вообще работу не приняли. А у Мишки ладилось.
Она присела на парапет и вытащила новую сигарету, повертела, но не убрала.
– Пытаюсь бросить, да, видать, хреново пытаюсь… недо… наши Мишку за это его… везение, скажем так, недолюбливали. А уж когда о выставке речь зашла… в нашем-то болоте и персональная выставка… некоторым везло, договаривались, чтобы пару-тройку картин в галерею взяли. Типа на продажу… но персональная… и значит, в газетах напишут. А там уже… я-то понимаю, что как помянут, так и забудут. Но наши зудели… все дерьмо, которое было, вскипело. А дерьма в людях немало… решили, что сначала братец Мишке тут выставку купит, а там уже и в Москве или Петербурге… Ивашкин вообще говорил, что вроде как потом в Германию картины повезут.
– С чего он взял?
– А я откуда знаю, – Мина все-таки закурила. – Не буду врать, что я в стороне от этих сплетен осталась… но зла Мишке точно не желала. Убить… зачем?
– Не знаю.
– И я не знаю. Это Славка наш думает, что Мишкиного братца уговорит выставку отдать, но хрена с два у него выйдет. Я таких, как этот, знаю. Морду сделают клином и адью. Но Славке невдомек…
– Могли убить ради выставки?
Мина покачала головой, а Андрей, который стоял рядом, тихо сказал:
– Его не наши убили.
– А кто?
– Картина.
Мина расхохоталась. Смех ее больше напоминал воронье карканье, был хриплым, неприятным.
– Кар…кар…картина…
– Он сам говорил, что демон его не отпускает…
– Байки, – фыркнула Мина.
– Ага… а с Пряхой тоже байка была?
– Кто такой Пряха?
– Ванька Пряхин… он в позапрошлом году… того, – Мина махнула рукой. – Упился вусмерть. А ты, Андрюшка, не равняй. Если Мишка не по этому делу был, то Пряху трезвым никто никогда и не видел…
– А с Гошкой? – Андрей насупился. – Что, скажешь, тоже сам…
– С крыши упал. Нажрался до белочки и сиганул, – пояснила Мина.
– И все равно… – Андрей не намерен был отступать. – Они все за ту картину брались… а она проклятая!
Он тоненько взвизгнул.
– В черном-черном городе… – засмеялась Мина. – Не слушай. Или слушай, как сама хочешь… Андрюшка у нас любитель сказки страшные рассказывать.
– Это… это не сказка! Мне Мишка сам сказал, что она оживает, что… что лучше бы он не соглашался… и Гошку он знал… и боялся, что тоже… только никому не говорил, потому что засмеяли бы…
– Никому не говорил, а тебе сказал.
Андреевы уши покраснели, правда, возможно, не от стыда, но от холода, потому как вязаная шапочка эти уши не прикрывала.
– Минка… ты вот… ничего не знаешь, а лезешь тоже… это картина его убила!
– Расскажи, – попросила Людмила.
В проклятье она не слишком верила, а страшных баек могла и сама рассказать немало, благо у иных пациентов случались на диво впечатляющие галлюцинации, о которых те повествовали ярко, с душою.
– Так… это… – Андрей покосился на Мину, которая повернулась боком, делая вид, что всецело увлечена созерцанием грязных вод местной речушки. Но не оставалось ни малейших сомнений, что Мина слушает. – Ну… в общем, короче…
– И длиннее, – буркнула Мина.
– Мишке заказали копию «Демона», ну того, значит, который поверженный. Ну, врубелевского, – Андрей смущался и от смущения приплясывал.
Вздыхал.
Хлопал себя по бокам.
– Мишка поначалу отказался… он же не дурак, чтоб связываться с такой картиной… а ему денег посулили… много.
– Сколько? – поинтересовалась Мина.
– Десять штук. Баксов, – Андрей ответил с готовностью. – И еще аванс дали. Штуку. Я пришел, а Мишка, значит, сидит и бабло считает… ну я и спросил, откуда. А он засмеялся, сказал, что за картину заплатили… и я офигел прямо. Нет, если б он и вправду знаменитым был, то оно понятно, а вот так…