Иногда Жиль и Гийо теряли друг друга в городской толчее, и тогда они встречались у камня святого Бенедикта. Это была своего рода достопримечательность Парижа. Камень представлял собой гранитный столб, вбитый в мостовую. Он указывал границы округов святого Бенедикта и святой Женевьевы. Столб служил местом встречи парижан. А еще во время похоронных процессий он исполнял роль придорожного креста. Когда прихожане несли гроб на кладбище, то обязательно останавливались возле камня святого Бенедикта, чтобы помолиться и отдохнуть.
Особенно богат впечатлениями оказался правый берег Сены. Там располагалось большое количество разнообразных рынков — зерновые, хлебные и мучные, торговые ряды и лавки, где продавали птицу, молочный ряд и живодерня, где жили мясники. На рынке Сен-Жан-ан-Грев (где вскоре Жилю предстояла встреча с цыганом, пообещавшим продать лошадей) продавали сено; на рынке Веннери торговали овсом, на Таблетри можно было купить изделия из слоновой кости; возле ворот Сент-Оноре жили суконщики и продавали сукна, на улице Сен-Мартен изготавливали бронзовые изделия, улица Кенкампуа была сплошь застроена мастерскими ювелиров, на улица Курари торговали драгоценными камнями, а на улице Вуарри — изделиями из стекла…
Галантерейщики жили на улице Ферр, мастера, изготавливающие сундуки и лари, обитали у кладбища Сен-Жан, изготовители гвоздей и продавцы проволоки имели свои дома и мастерские на улице Мариво, оружейники жили на улице Омри, текстильщики — на улице Ломбардов, кожевенники — на Кордонри. Улицу Сен-Дени облюбовали бакалейщики, аптекари и шорники; рядом с церковью Сен-Жак проживали писцы, улицу Командрес в основном облюбовали вдовы, занимающиеся наймом слуг и горничных, а неподалеку от этого места находилась улица Менестрелей (там же находилась и школа музыкантов).
Забрел как-то Жиль и в квартал, где жили «веселые девушки». Он состоял из трех улиц — Бур-л'Аббе, Бай-У и Кур-Робер. Хорошо, Гийо оказался рядом. Вдвоем они едва отбились от «красоток», которые были одна страшнее другой. Жиль потом долго вспоминал ярко накрашенные щеки блудных девок, их голодные взгляды и цепкие руки, которые хватались за его пурпуэн, надеясь на хороший заработок. Ведь состоятельные люди обычно не посещали эту клоаку, разве что приезжие.
Но вот настал день, который назначил Тагар. Площадь Сен-Жан-ан-Грев полнилась возами с сеном и дровами, а под стенами домов ютились лавки, лотки и палатки со всякой всячиной, необходимой любому, кто имеет лошадей и конюшню. Кроме кожаных и металлических изделий здесь же продавали разную снедь и вино, чтобы покупатели и торговцы могли «обмыть» честную сделку или просто перекусить и выпить с устатку. Между возами шныряли подозрительные личности, один вид которых заставлял Жиля держать руку поближе к эфесу шпаги. «Мазурики, мессир…» — коротко ответил Гийо, когда молодой человек спросил, кто эти типы.
Двое из них начали тереться возле Жиля, но бдительный Гийо выразительно посвистел и сделал какой-то знак пальцами, после чего воры поспешили скрыться с глаз. Жиль промолчал, однако сделал в своей памяти еще одну зарубку. Оказывается, Гийо не настолько прост, как хочет показаться. После визита к Тагару, который назвал Гийо именем Жака Бонома, Жиль намеревался выяснить, что за всем этим стоит. Однако благоразумие взяло верх, и юноша прикусил язык, решив, что у каждого человека могут быть тайны, о которых посторонним знать не следует, и Гийо не исключение. Тем более что у его слуги за плечами была жизнь, полная приключений. Гийо много рассказывал Жилю о своих скитаниях и все же кое-что, похоже, утаил, но это его личное дело.
Тагара они нашли возле пестрой цыганской халабуды — крытого фургона. Он о чем-то договаривался с прилично одетым юрким человечком. Когда Гийо и Жиль подошли к фургону, незнакомец чиркнул по ним своими жгуче-черными глазами, словно острым мечом про оселку, и, не говоря ни слова, растворился в толпе.
— Как раз вовремя, — сказал цыган, когда они обменялись приветствиями. — Идите за мной…
Жиль уже собрался последовать за Тагаром, как неожиданно полог халабуды отодвинулся, и перед ним во всей своей восточной красе явилась дочь кузнеца, Чергэн. Она была разодета в шелка, а на груди у нее висело целое сокровище — монисто из полудрагоценных камней. Волосы девушки были собраны приятным образом в замысловатую прическу, которую скрепляли золотые заколки и нитка жемчуга, а на руках сверкали золотые кольца. Похоже, далеко не бедный «герцог» парижских цыган ни в чем ей не отказывал.
Взгляды девушки и юного дворянина встретились, столкнулись, и Жилю показалось, что у него мурашки побежали по спине, а сердце затрепыхалось, как птичка в силках. Чергэн улыбнулась, показав все свои превосходные белые зубки, Жиль машинально поклонился и, не отрывая глаз от ее прекрасного лица, начал пятиться, словно чего-то испугался, пока не зацепился за камень и не упал. Чергэн звонко расхохоталась, и полог халабуды встал на место — точь-в-точь как занавес в театре бродячих жонглеров, которые гостили в замке Вержи в прошлом году.
Вскочив на ноги как ошпаренный, Жиль поторопился вслед за цыганом, который исчез за возами. На него уже начали обращать внимание, и ему не хотелось сделаться предметом насмешек.
Догнал он Тагара и Гийо только возле закрытого повозками со всех сторон клочка площади, на котором торговали лошадьми. Эти одры и впрямь не имели ничего общего с рыцарскими конями, как боевыми, так и обычными рысаками. Здесь продавались в основном крестьянские, тягловые лошадки, притом не лучшего качества. И то верно: какой виллан, будучи в трезвом уме, продаст доброго коня, столь необходимого в хозяйстве? Разве что дикая нужда заставит, но и тогда он вряд ли привел бы свое четвероногое сокровище на рынок Сен-Жан-ан-Грев. Конечно, здесь иногда выставляли на продажу и вполне приличных коней, но их происхождение было весьма сомнительным. Поэтому покупка таких экземпляров всегда содержала в себе элементы риска.
— Стойте в сторонке и ни во что не вмешивайтесь, — предупредил Тагар.
— А где наши кони? — спросил Жиль, пытаясь найти глазами своих кляч.
— Ха-ха… — цыган широко осклабился. — Ты прав, Гийо, твоему молодому господину и впрямь нужно многому научиться. Они перед вами, мессир.
И Тагар указал на двух превосходных, упитанных лошадок, шерсть которых лоснилась, словно намазанная салом.
У Жиля от дикого изумления отвисла нижняя челюсть — не может быть! Ведь те лошади, на которых они с Гийо добрались до Парижа, были пегими, а перед ним стоял превосходный вороной конь в белых чулках и статный буланый с великолепной темной гривой и длинным хвостом. Похоже, лошади стали настолько резвыми, что их едва удерживал конюх, разбитной малый явно цыганской наружности, хоть и одетый как истинный парижанин.
Едва цыган закончил свою короткую речь, как появился первый покупатель.
— Наблюдайте и помалкивайте, мессир… — тихо сказал Гийо и увлек Жиля к куче камней, предназначенных для мощения площади.
Там он уселся, бросив под свой сухой зад охапку соломы, а юный дворянин остался стоять, чтобы с высоты своего роста не пропустить ни единого момента в представлении, которое разыгрывал Тагар.