— А ты там был?
Торговцу льстил тот яростный огонь зависти, который теперь горел в глазах молодого колдуна, и он с горделивым апломбом подтвердил:
— И не раз! И хочу тебе подтвердить: денег на такое удовольствие не жалко! Оно того стоит!
— Сколько?!
— У-у! Тебе вот так как сегодня придется целый месяц работать.
— Однако…! Издевательство над простыми колдунами, не иначе…
— Но есть еще и другая возможность, — хитро заулыбался Эндрю, заметив, как омрачилось лицо его временного работника: — Дело в том, что я с собой, как правило, беру четыре человека личной свиты, потому как у нас с братьями своя огромная ложа. Места всем хватает. И тебе только и надо, что подписать со мной постоянный контракт, да перейти на мое полное довольствие. Легко и просто! А?
Лицо неопытного Эль-Митолана выражало всю гамму усиленных размышлений, и казалось что он вот-вот согласится, но тут как раз сбоку послышалось заунывное пение нищих. Два дряхлых старца довольно неплохими голосами выводили песню Милости, в которой просили у караванщиков только две вещи: хлеба и воды. Судя по нахождению с правой стороны от дороги, парочка шла им навстречу и явно изнемогали от жажды. Но ни с одной повозки им так ничего и не подали, распоряжения на этот счет от купца поступили самые строгие еще в начале пути.
Тогда как сам Эндрю Пиюс с раздражением повернутся в сторону нищих и с презрением выкрикнул:
— И чего завываете, как голодные шейтары!? Чего вам в благословенной Долине не сиделось? Там всего вдосталь!
— Как бы не так! — с неожиданной наглостью и бесстрашием отозвался один из стариков, — Там царит только горе и рабство! В Долине Смерти — все подлежит умерщвлению! — и в повышенном реве к нему вдруг присоединился и второй старикан:
— Да будет так!
Они еще вопили мощными голосами последнее слово, когда купец, заподозривший неладное вскочил на ноги и заорал во всю мощь своих легких:
— Тревога! К оружию! — и сам подхватил лежащий в ногах круглый щит. Затем с разгорающимся бешенством выхватил меч, рассматривая как в столбах пыли вдоль всей колонны взвились на ноги укутанные в бурнусы воины. Много, очень много воинов.
За спиной раздался какой-то хриплый скрежет и одновременный писк сразу нескольких девочек. Эндрю Пиюс в праведном гневе повернулся назад, желая подогнать нерасторопных Эль-Митоланов к бою, и в последний момент увидел страшную для себя картину: колдун-ветеран лежал с кинжалом в сердце и с перерезанным горлом, а его молодой коллега завершал удар своим хостом. Причем удар пришелся прямо в лоб ошарашенного хозяина каравана. Тот мешком рухнул на козлы. После чего предатель приставил хост к горлу возницы и грозно рыкнул:
— Останавливай!
По виду возницы и так было понятно, что он намеревался сделать то же самое, но зато теперь похасы уже точно замерли как вкопанные. Замерла на месте и вся колонна, а выскочившие из-под земли разбойники быстро погасили все очаги последнего сопротивления. Самая первая и самая последняя повозка теперь чадили смрадным пламенем — там к магической охране отнеслись самым жестким методом: уничтожив ослабленных и полусонных Эль-Митоланов спаренными взрывами Флоров. Нападающие не пожалели очень редкостные в Менсалонии шарики из сжатого пуха свала, лишь бы избежать лишних потерь в своих рядах. Двое возниц при этом тоже погибло, но зато в горящих крайних повозках больше никого не было: жадный купец берег живой «товар» больше всего остального состояния.
Те несколько человек, которые бросились к центральной повозке были приостановлены резким окриком молодого Эль-Митолана:
— У меня все под контролем! Только вот эту жирную сволочь хорошенько свяжите, кажется удалось его ударить хостом плашмя, — он с омерзением пнул ногой бессознательное тело купца, и то свалилось с сидения на землю. В следующий миг два разбойника скрутили Эндрю веревками с таким усердием, что у того наверняка через полчаса начнется отмирание конечностей. Благо еще, что столько времени ждать совей участи знаменитому Пиюсу не пришлось. Пока захватившие караван воины, с помощью оставшихся в живых возниц развернули повозки у другую сторону и загасили пламя на горящих, со стороны Игольчатых гор быстро приблизился десяток всадников на отличных рысаках южной масти. Все в легкой, но высокого качества броне, они сразу поспешили к тому месту, где над связанным пленником возвышался молодой колдун. Все имели на лицах плотно прилегающие кожаные маски.
Первой в коня спешилась закованная в латы женская фигурка и повелительным голосом спросила о самом главном:
— Как дети?
— Ни один не пострадал.
— А этот?
— Удалось взять живым. Уже пришел в себя, только притворятся что без сознания.
— Спасибо, Натаниель, — голос женщины странно дрогнул, — Я тебе этой услуги не забуду.
— Да ладно, чего там, — явно смутился колдун, — Большого труда не стоило…
И отошел в сторону, не желая присутствовать при начавшемся разговоре:
— Ну что, Эндрю, поговорим? Глазки-то открой! — женщина неожиданно и резко пнула купца носком своего сапога по коленке.
Тот застонал от боли и ненавидящим взглядом уставился на незнакомку:
— Ты за это ответишь, мразь! Да и твоим покровителям такой разбой боком вылезет! Пиюсы подобного издевательства не простят!
— Да? Но и я ведь прощать не собираюсь. Помнишь, что я обещала с тобой сделать, когда поймаю? А потом и с твоими братьями повторить те же самые процедуры? — угрожающий смешок раздался из-под маски: — Или стал страдать старческим склерозом?
Глубокие складки от боли и воспоминаний покрыли окровавленный лоб пленника:
— Будь ты проклята, но твой голос мне явно знаком! Сними маску, тварь!
— Так и быть, исполню твою последнюю просьбу, — женщина встала на колено и наклонилась над связанным купцом: — Но учти, этим ты свой лимит просьб исчерпал.
Затем левой рукой, медленно сняла кожаное покрытие для лица. Совершенно незнакомые черты, совершенно чужие и неузнаваемые. Но вот огромные, открытые от ненависти, прожигающие насквозь глаза спутать было невозможно! Если до этого Эндрю еще пытался бравировать, даже предвидя свою гибель, то теперь он вмиг растерял на своем лице последние капли человечности. Лишь панический, звериный ужас расплескался в его расширенных глазах, а из глотки вырвался безысходный вой смертельно раненого шейтара. Одеревеневшие губы попытались преобразовать этот вой в некое подобие имени, но в следующее мгновение женский кулак, утяжеленный рыцарской перчаткой, с хрустом проломил купцу передние зубы. Превращая заодно в кровавую кашицу и губы. Потом приподнявшись, та же рука пустила в лоб пленника парализующую молнию. Тело от этого только конвульсивно дернулось и замерло.
Словно выполнив тяжкую, неприятную работу, женщина-Эль-Митолан пошатываясь встала, одновременно возвращая маску на свое лицо, и скомандовала: