— Да как можно! — в искреннем ужасе опроверг Уракбай, не забыв при этом поклониться, и думая, что от его гордости при этом не убудет. — Просто нас пираты четыре дня только бранными словами да сухарями кормили. Так что мы не сдержались, когда корзину увидели.
Он уже не стал говорить, что три четвертых всего обеда схарчил его безумный сослуживец. За тем подобная прожорливость замечалась всегда, но в данном месте об этом хвастать не стоило, могли ведь прямо сегодня на арену к диким зверям вытолкать. Но парень видно и сам любил и умел много съесть, потому, как неожиданно поддакнул:
— Оно конечно, четыре дня без еды — сам себя переваришь. — Затем бухнул на стол связанный тюк одежды и скомандовал: — Одевайтесь! Если что не подойдет, сразу пойду, поменяю.
— Ой, спасибо! Ой, какие симпатичные! — словно женщина на базаре запричитал Дельфин, живо распаковывая тюк и раскладывая обновки по столу. Конечно, вещи были не новые, так сказать с барского плеча, но и с непростых слуг или воинов. Что показалось немного странным. Но ведь дареному коню в зубы не смотрят, и бывший аферист не преминул вовремя польстить: — Как тебе повезло! Такой молодой, и уже на такой почетной службе.
Хотя он ни сном, ни духом не догадывался, какие конкретные обязанности выполняет парень. Но тот и сам решил похвастаться:
— А то! Постельничим к графу кого попало не возьмут.
— Не может быть?! — Уракбай изобразил у себя на лице такое выражение, словно он увидел как минимум позолоченного сентега. — Я и говорю — повезло. Ну и конечно с твоей мощной фигурой, ты любого вора или грабителя одной рукой скрутишь. Небось, с самого детства мускулатуру и боевые умения тренировал?
Слуга постарался незаметно втянуть ну совсем не спортивный животик, прибавил голосу солидности и подтвердил:
— Да, нелегко заслужить почетное место при свите графа. Тут действительно с самого детства жилы рвать приходится. Ну а ты чем в молодости занимался и чего дома не сиделось?
— Так ведь я как раз школу общую закончил и в большую науку податься собрался, как самозванец войну всему миру объявил. Вот и пришлось мне пройти все прелести воинской муштры, а потом еще и ранения тяжелые под Бурагосом получить при гибели Титана.
Глаза у парня разгорелись, хоть он мельком и покосился на запертую дверь:
— Да, я слышал, как герцогиня рассылала приглашения нескольким друзьям. Она собирается этим рассказом похвастаться. Я тоже постараюсь послушать из коридора. Так что ты уж не подведи.
— Ха! За себя могу ручаться! — ордынец не без самодовольства вспомнил свои ораторские успехи по пути к морю, — Если уж не лучшие очевидцы, потому как большинство их них померло, то уж лучший рассказчик из выживших — это я.
Разговор не прекращался ни на мгновение, но и дело делалось. Первым делом Дельфин тщательно и скрупулезно одевал бывшего десятника. Во время разговора, приказывая Заринату то поднять руки, то присесть, то повернуться. А сам старался вытянуть из польщенного слуги как можно больше информации:
— А вообще ваши порядки мне тут нравятся. Сразу поняли, что мы люди честные и о побеге ни одной мыслью не задумываемся. Вон, даже дверь не закрывают…
— Ха-ха! — не сдержался от самодовольного смеха слуга. — Попробовали бы только приказ о невыходе нарушить, вам бы сразу молнией по башке шандарахнуло.
— Ой! — натурально посерел лицом ордынец. — И насмерть?
— Да нет, конечно, но пару часиков недвижимыми тушками повалялись бы. А ты что, и в самом деле выходить собрался?
— Да ты что! — Уракбай придумывал оправдания прямо на ходу, — Я ведь не за себя волнуюсь. Ведь Заринат мозгами то того, повредился малость. Так-то он меня слушается с полуслова, потому как мы с ним словно одно целое, а вот пока я спал, мало ли как бы он поступил. Мог ведь проснуться, да и пойти гулять. Ему-то уже ничего не страшно, а вот меня бы тот ваш главный воин, из свиты герцогини, вдвойне бы наказал.
— Да, он такой, — слуга со скорбным видом кивнул и непроизвольно шмыгнул носом. Видать ему тоже не раз перепадало, — И хоть на в нашей службе числится, а тоже здесь командует. — Но сразу сообразил, что говорит лишнее. Вспомнил о Заринате, показал на него рукой и дал совет: — Но ты тогда своего друга к себе хоть веревкой привязывай.
Вот тут уже Уракбай дал волю своему смеху:
— И как это будет выглядеть со стороны? Один раб — водит на поводке другого! Да все соседи съедутся на такое чудо посмотреть.
— И то правда.
Оба парня довольно весело посмеялись, хотя ни сам повод, ни место совсем не способствовали такому бесшабашному настроению. Но если Уракбай мастерски и артистично играл свою роль рубахи-парня, то слуга и на самом деле не испытывал к рабам ни презрения, ни участия. Словно и не сталкивался никогда с их жалкой участью. А может, ему было на них глубоко наплевать? Спросить об этом напрямик ордынец не решился, поэтому начал издалека:
— Но кормят у вас тут действительно замечательно. Кто у вас тут главный повар?
— О! — закатил глаза слуга от восторга, — Наш Ганджи и в королевской кухне был бы самым лучшим. Уж такой он порядок везде навел, уж таких себе помощников смышленых подобрал, что все диву даются. И кто его только у графини за бешенные деньги перекупить не пытался…
Получилась заминка, во время которой ордынец просто спросил:
— Так он тоже из рабов?
— Хм, он уже не раб…, - парень явно замялся, вдруг засуетился и закончил разговор: — Ладно, все вам пришлось в пору, менять ничего не надо.
Подхватил остатки одежды, да и был таков. Но последние его слова о главном поваре, задели Дельфина за живое. Чтобы его сослуживец не испачкался, он усадил его на лавку, а сам принялся расхаживать рядом и рассуждать вслух:
— Немного странно, получается. Самый лучший в округе повар, примем допущение, что слуга приврал по поводу всего королевства, явно из рабов. А что из этого следует? Зар, как ты думаешь? Правильно! Если мы будем хорошо работать, то почему бы и нам не стать свободными. Если такое конечно в этой Менсалонии возможно. Что? Хочешь пить? Да пей на здоровье!
Он подал Заринату кувшин с водой и тот к нему так душено и надолго приложился, что оставалось только присматривать, чтобы опекаемый не облил добротную одежду водой. На этот раз не пролилось ни капельки. Бывший десятник допил всю воду, осоловело заглянул вовнутрь кувшина, громко отрыгнул и попросил:
— Кушать?
— Э! Да так нельзя, дружище! — заволновался опекун, стряхивая невидимые крошки с довольно приличного камзола. — Нас ведь могут неправильно понять, мы и так всю корзину за раз умяли. Так что послушай меня, Зар! Мы постараемся хорошо работать и ничего даром не просить. Ты понял? Нельзя просить кушать, надо сначала хорошенько поработать. И вообще, кто бы тебе чего не давал, у них никогда не бери. Вначале я посмотрю и проверю, чем себя угощают, а потом решу, можно тебе это есть или нельзя. Понял?