Ал открыл было рот, но осекся. Румянец на щеках проступил ярче, словно я на чем-то поймала изобретателя. А может, так и было?

— Ты ничего не хочешь рассказать мне, Ал? — тихо спросила я.

Мальчик покачал головой.

— Верни ему очки, — попросила я Ская. — Пусть изучает.

Лётчик взглянул на меня с сомнением. Я кивнула. И опять посмотрела на Ала, решившегося наконец поднять глаза:

— Я… в последний раз доверяюсь тебе, Алан.

— Спасибо, — тихо произнес он, забирая очки у Ская. — И… извини.

— Не дури так больше, — коротко отозвался тот.

Он хмурился. Кажется, и Скай тоже устал.

Мир был восстановлен, но я прекрасно понимала, что он трещит по швам. Тлеет, как плохо затушенный костёр, и испускает едкий дым, разъедающий глаза. И только рука, всё ещё обнимавшая мои плечи, помогала стоять. Мой день только начался… а я уже падала с ног.

— Я пойду, — сказала Сильва. — Папа может позвонить мне. Будьте поосторожнее, пожалуйста. Я… обязательно убегу к вам ещё разок, — она встретилась глазами со Скаем. — Береги Вэрди.

— Постараюсь, — ответил он.

Приблизившись, она поцеловала меня в щеку холодными сухими губами. Я с тревогой потянула ее за рукав:

— Сильва, что-то не так?

— Всё… всё хорошо, — отозвалась она дрожащим голосом. И повернулась к Алу: — Кстати… помнишь, ты мне кое-что передавал от Вэрди? Так вот, тебе она тоже кое-что просила передать.

— Я…

Но прежде, чем я успела продолжить, Сильва отвесила Алу звонкую пощёчину. И, махнув нам на прощание, грациозно выскользнула из вагона. Некоторое время я смотрела на её чашку с чаем, так и не тронутую. Машинально взяла в руки свою, тоже уже остывшую и ещё более щербатую. Поднесла к губам и тут же поставила обратно. Потом все же взглянула на Алана, по-прежнему растиравшего левую щеку, и спросила:

— Точно ничего не хочешь рассказать мне?

Изобретатель, всё ещё красный, поудобнее перехватил бумаги под мышку и пробурчал:

— Лучше не спрашивай…

Я не стала спрашивать. Я ждала, когда Алан уйдёт, и думала. Снова о Сильве и о её странной грусти. Сегодня… сегодня я впервые особенно остро и нестерпимо ощутила ту пропасть, которая разделила нас. Разделила и ничего не дала взамен. Только…

Алан не уходил. Он смотрел на меня с обидой. А Скай молчал. И у меня не было сил улыбнуться ему.

— Мне нужно найти Карвен, — произнесла я первое, что пришло в голову, и поспешно выскользнула из вагона на улицу.

Подняла голову, подставляя лицо колючему снегу и ветру. И медленно, почти шатаясь, направилась к озеру. Мне очень хотелось остаться одной.

Инспектор

[Дом Карла Ларкрайта. 11:32]

Автомобиль медленно остановился возле подъезда Карла. Первым из машины, как и всегда, выпрыгнул Спайк — и сел около двери с кодовым замком, высунув язык.

Инспектор Ларкрайт выбрался следом. Голова у него по-прежнему гудела — правда, скорее от страха, чем от боли. С каждой минутой она, эта боль, проступала в памяти всё отчётливее. Чувствительная кожа на шее по-прежнему хранила багровые следы от его собственных пальцев. И Карл совершенно не понимал, что с ним произошло.

— Я поднимусь с тобой. — Комиссар шагнул вперёд.

Ларкрайт невольно усмехнулся:

— Один раз я с Котами уже справился. Думаете, не справлюсь во второй?

— Справишься, — Ланн внимательно смотрел на него. — Но когда есть возможность не драться в одиночку, разве нужно от неё отказываться?

— Вы всегда отказываетесь, — Карл улыбнулся и, отвернувшись, нажал несколько кнопок.

— Это я.

Дверь противно запищала, и молодой человек толкнул её, ступая в темноту. Ланн вошел за ним. В молчании они поднимались по лестнице, пёс бежал впереди, легко преодолевая крутые ступеньки.

— Откуда эта псина у тебя? — неожиданно спросил Рихард. — Никогда не спрашивал.

— Отбил, — коротко ответил Ларкрайт, не желая вдаваться в подробности. — Случайно. Еще у себя дома.

Он очень хорошо помнил, как увидел первую охоту. Это было как раз из того, о чём обычно не говорят вслух и о чём многие горожане даже не подозревают. Тем же, кто подозревает и говорит, это кажется таким же естественным, как ежеутренняя уборка мусора. А по сути… это ведь и есть уборка мусора.

Начиналось это весной. Каждую стаю гнали до окраин города — он был не большим, и громкий испуганный лай, разносившийся по улицам, вскоре замолкал, не успев никого разбудить. А на окраинах стреляли. Горожане, выходя утром на работу, уже не видели облезлых псов, греющихся на солнце или выпрашивающих еду. Как не видели и кошек, с которыми справиться было ещё легче — для этого достаточно было разложить в подвале приманку, загнать туда животных и на пару недель замуровать. Ни мяуканья, ни коготков, царапающих грубо сколоченные доски, загораживающие выход, совсем не было слышно за толстыми стенами.

Карл не замечал, что животные пропадают: на смену одним псам и кошкам приходили другие. У Ларкрайта были другие дела, и то, как часто отец до сорванного горла ругался с «этими тварями из Санитарной Службы», было ему не понятно.

Понятно стало, когда однажды стаю гнали мимо него — он тогда почему-то поздно возвращался домой. В этот вечер он первый раз ударил человека. И не просто ударил, а сломал два ребра. Никогда раньше ему не приходилось драться с тремя вооруженными мужчинами. Ему сломали нос, который так и остался немного смещенным. Но десяти минут, в течение которых «санитары» пытались разобраться с Ларкрайтом, оказалось достаточно, чтобы псы разбежались и попрятались.

Когда Карл очнулся после сильного удара по затылку и смог приподняться, троицы уже не было. Кто-то лизал ему руку. Ларкрайт с трудом повернул голову и увидел небольшого рыжего щенка… А на следующий день рухнула Стена, и всем стало уже не до собак.

— Осторожно.

Карл споткнулся, Рихард придержал его за локоть.

— Ты точно в порядке?

Пальцы сжимали сильно, почти до боли. Инспектор кивнул и, поняв, что в полутьме Ланн это едва ли увидит, подтвердил:

— В порядке. Не волнуйтесь.

Наконец они добрались до лестничной площадки Карла. Он повернул ключ в замке и открыл дверь, позволив Спайку рвануть вперёд. Запах пыли, прохлада и тишина — он дома. Карл зажег в коридоре свет и оглянулся на Рихарда:

— Хотите чаю?

— Нет, я пойду, — тихо ответил Ланн. — Ложись спать.

— Хорошо, комиссар, — ответил Карл.

Видя лицо Рихарда, так и не перешагнувшего порога квартиры, Карл подошёл сам — дверной проём разделял их. Ларкрайт взглянул в светлые, неопределенного оттенка глаза в окружении сетки тонких морщинок и хотел что-то сказать, но Рихард неожиданно протянул руку и дотронулся до его плеча: