— У меня было дело в Аландорских горах. А ты вообще не должна была появляться у Щита! Ты хотя бы понимаешь, что я испытал, когда не ощутил связи с тобой после выхода из зоны магического фона? Это были самые страшные пять минут в моей жизни, Кара!
Да уж, представляю, как испугался за меня родитель, не получив привычного отклика родовой магии.
— Я чувствовала примерно то же, когда звала тебя, а ты молчал, — попыталась оправдаться я. — Разве посмотреть на Щит — это преступление? Нетти был около него неоднократно, как и многие другие бывают. Почему я не могла посмотреть? Тем более что пишу курсовую работу на эту тему?
— Курсовую на тему Великого Щита? Еще не легче! — пробормотал отец, но тут же вновь принялся меня отчитывать: — Кара, в одиночку и такими компаниями недоучек, как ваша, к Щиту не ходят, это опасно. Вы все могли погибнуть, не приди на помощь Травесси. Не прошло и месяца с нашего последнего разговора на подобную тему, а ты снова попала в переделку. Да еще и оказалась в Аландорских горах с Верховным судьей.
А вот это была уже совсем неудобная тема, и я попыталась успокоиться, контролируя каждое последующее слово. Отец — судья, причем один из самых сильных. Ложь он почувствует без труда, и если узнает реальную картину произошедшего в убежище, все может закончиться печально.
— Судья Брок меня спас от предателя, как ты знаешь. Если бы не он… Я ему очень благодарна.
— Я знаю, — с какой-то досадой ответил отец. Видимо, быть обязанным Себастьяну ему сейчас совсем не хотелось. — Но для чего он это сделал? И почему сразу не вернул тебя? Что вообще вы делали в убежище?
— Ругались, — коротко и, по сути, правдиво ответила я. — Себастьян Брок мне нотации читал о том, что из-за меня у всех проблемы. Ведь это я подбила друзей на поход к Щиту.
— Хоть в этом я с ним согласен, — с горечью ответил папа. — Пойми, Кара, я не хочу выглядеть в твоих глазах тираном, но ты слишком часто за последнее время подвергаешь жизнь опасности. Когда ты просто читала свои модные журнальчики, мне было проще и спокойнее.
— Спокойнее? — От возмущения у меня аж кровь в висках запульсировала. — То есть тебе больше нравится дочь — пустышка, которую ничего не волнует, кроме тряпок?
— Мне больше нравится дочь живая и здоровая. — Голос отца был пугающе спокоен.
— Но я живая и здоровая! Со мной ничего не случилось!
Между прочим, даже не соврала. Разбитое сердце в счет не шло.
— Только чудом. — Не принимая аргумент, отец отрицательно качнул головой. — И рисковать я больше не намерен. Ты меня поймешь, когда у тебя самой появятся дети.
Стало страшно. Таким отстраненным папу я никогда не видела.
— Что ты хочешь этим сказать? — уже зная ответ, выдавила я.
И услышала решительное, отрывистое:
— Я забираю тебя из академии.
Сердце оборвалось.
Но не успела я попытаться возразить, как от двери раздался знакомый резкий голос:
— Александр, я против.