– Ну, зелень, снова зелень, еще зелень и, наконец, опять зелень. Ты это имел в виду?
– Зелень, но разных оттенков.
Помолчав, Рейли сказала:
– Да, это похоже…
– Продолжай, – подтолкнул ее Свэггер.
– Ну, я вижу, – снова заговорила Рейли, – что зелень сосен на ближайшей половине склона чуть другая. Можно провести четкую линию – с одной стороны зелень ярче, с другой темнее.
– В самую точку. И я вижу вот что: сосны с одной стороны склона – ну, скажем так, светлее. Это не зелень густого леса, у них окраска более интенсивная, более светлая, они прямо-таки сияют.
– Точно. И это что-то означает. Они моложе, старше. Не знаю, ближе к воде, больше на солнце, больше в тени – что-нибудь в таком духе.
Свэггер и Рейли пересекли мост, спустились по вырубленным в земле ступеням к воде, где резвились ребятишки, полностью поглощенные игрой.
– У тебя мурашки по спине не бегают?
– Когда я думаю о том, что здесь произошло, что здесь натворили нацисты? Бегают, – согласилась Рейли. – А в остальном нет. Место как место. Никаких следов. Все скрыто, пропало, исчезло. Но у тебя чутье гораздо тоньше, чем у меня. Может быть, ты что-нибудь чувствуешь?
– Давай не будем полагаться на чувства, будем смотреть, трогать, щупать, не знаю – знакомиться вблизи.
Наклонившись, Свэггер опустил пальцы в струю, провел ими, ничего не поймал.
Рейли последовала его примеру и также ничего не нашла.
Они занимались этим где-то с полчаса. Ничего.
– Ну, возможно, я просто выжил из ума, – наконец проворчал Свэггер. – Возможно…
Но тут мимо пробежал мальчишка, шлепая по воде и торжествующе поднимая руку.
– Малыш что-то нашел.
Они смотрели, как мальчишка подбежал к родителям, которые растянулись на одеяле, поджариваясь на солнце. Подойдя, Рейли заговорила с ними и обнаружила, что женщина немного владеет русским.
Вернувшись к Свэггеру, Рейли что-то протянула ему.
– Женщина говорит, ребята постоянно находят это в реке.
Это было что-то черное, наполовину изъеденное ржавчиной.
Уцелевшие стенки были тонкими, словно бумага, и вся эта штука, казалось, вот-вот рассыплется. Но основание, где металл был гораздо толще, сохранилось лучше, и Свэггер, повернув его к свету, прочитал:
– Я вижу цифру «5», затем «17», потом «S97» и еще «D» в кружке.
– И что это означает?
– Вода здорово поработала. Это код производителя. Если бы я лучше разбирался в таких вопросах, я бы точно назвал год и завод. Это гильза от патрона калибра 7,92 миллиметра. К немецкому пулемету. – Свэггер помолчал. – В свое время кто-то здесь много стрелял.
Карпаты
Яремча
Июль 1944 года
Салид был человеком высоконравственным. Он понимал, что такое чувство долга, дисциплина, любовь к Господу, чистоплотность, трудолюбие, высшее добро, великое дело Палестины, ислама, и он использовал все эти принципы в качестве своих жизненных ориентиров.
Однако все это Салид скрывал под доспехами почтения и долга, и то, что он делал, как внешне казалось, начисто противоречило дисциплине. В этом театре, сотворенном СС, демонстрацией неоправданной жестокости внушался страх, что помогало добиваться послушания. Поэтому, проходя мимо согнанных жителей деревни, Салид изображал произвол, в то время как на самом деле искал нечто конкретное. Он искал определенные признаки.
На первом месте стояла форма носа. Какой он, длинный, толстый, с широкими ноздрями? Занимает ли господствующее место на лице? Обладает ли специфическим профилем, так хорошо знакомым по леденящему душу образу на киноафише «Вечный жид», созданному художником Гансом Швейцером? Ну а подбородок, он тоже маленький, скрывающийся за кончиком носа? Губы толстые? А что насчет кожи? Она желтоватая, землистая, быть может, даже азиатская? И наконец, волосы – жирные, зачесанные назад, вносящие свой вклад в общий облик грызуна, характерный для подобных случаев?
Поскольку гуцулы жили в деревянных домах с остроконечными крышами и принадлежали к православной церкви, маловероятно, что среди них имелись евреи. И все же кое-кто нес в себе генетический вирус, приобретенный неизвестно когда, поскольку со Средних веков Балканы, Украина и Центральная Европа представляли собой самую настоящую генетическую выгребную яму, настолько испорченную смешением самых разных кровей, что ни о какой чистоте расы не могло быть и речи. Семитский генотип мог проявиться в любое время, во всей своей мерзости. Подчиняясь неписаному правилу батальона «Ятаган», Салид принимал решение, основываясь на богатом опыте. За долгие годы у него уже был наметан глаз на подобные вещи.
– Вот этого, – указал он обершарфюреру Аккову. – И мальчишку.
У «вот этого» нос был с небольшой горбинкой. К чему рисковать? А у «мальчишки» были живые глаза, слишком живые для такой скучной дыры, как Яремча. В этих глазах было все: вызов, ум, хитрость – чисто еврейские качества. Необходимо очистить мир от подобной скверны.
В конце концов Салид отобрал десять человек. У каждого нашлась, по крайней мере, одна внешняя черта, присущая евреям. Салид был доволен. Одним выстрелом он убивал двух зайцев: добивался сиюминутной тактической цели и делал еще один шаг в долгосрочной геополитической стратегии. Сегодня он хорошо поработал. И это было только начало.
Десять человек встали отдельно на берегу реки, под древним подвесным мостом. Водопад неумолимо ревел и плескался. Наверху, у убогих лачуг Яремчи, толпились местные жители, смотрящие вниз. Один из бронетранспортеров взобрался на противоположный берег и остановился, развернувшись к заложникам.
Салид почувствовал, что эти люди должны знать, почему все должно произойти именно так. Затея совершенно бессмысленная, никому не нужная, поскольку в застенках СС никто не утруждал себя тем, чтобы объяснять евреям, почему это происходит, однако Салиду хотелось соблюдать правила приличия, несмотря на насилие и кровопролитие войны. Это позволяло сохранить совесть в чистоте. Возможно, в первую очередь он поступал так не ради этих людей, а ради себя самого.
– Я знаю, что вы ни в чем не виноваты, в узком значении слова «вина». Знаю, что вы клянете свою судьбу, ожесточены и не видите общую картину. Я понимаю, что вам страшно. Больше того, я не считаю вас недочеловеками. Вы люди, не только в биологическом смысле способные давать потомство. Но именно это и делает вас такими опасными, и с вами нужно разобраться, используя научные методы рейха. Я знаю, что вы этого не видите и не понимаете, однако так должно быть. Ваша смерть станет жертвой во имя общего блага человечества.
– Господин, я ничего не сделал, о Господи, пожалуйста, пощадите меня! – воскликнул мужчина средних лет, вырываясь из группы заложников.