Тем не менее она поприветствовала свекровь так же сердечно, как и всех остальных. Казалось, Джулия не делала между людьми никаких различий, она напоминала солнечный лучик, который каждому светит одинаково. Даже если ей не нравилась свекровь, она, конечно же, никогда не подала бы и виду. Вместо этого она нарочито льстила ей под громогласные поддакивания Хэмфри, который, казалось, вовсе не замечал ноток неискренности в юморе своей кузины.
— А сейчас, когда самый главный член нашей семьи наконец присоединился к нам, давайте пройдем в палатку. Дорогие гости, поторапливайтесь, — скомандовала Джулия.
— О, какая же ты щедрая! Я не заслуживаю такой похвалы! — язвительно произнес Хэмфри своим тонким гнусавым голосом.
— Твои шутки никогда не были смешными, Хэмфри, — заметила, недовольно фыркнув, Элизабет. — Я здесь наверняка самый пожилой человек и пришла на празднование дня рождения Арчи с одной-единственной целью — напомнить всем, что я все еще жива.
— Ну так давайте же пойдем первыми и покажем всем пример! — настойчиво сказала Джулия, провожая их через комнату.
— Я не хочу, чтобы все веселились, когда радоваться просто нечему, — продолжала старуха.
— Моя дорогая кузина, я никогда не встречал женщину, в которой было бы столько жизни… — начал Хэмфри.
— …и столько смеха, — с кислой миной вставила Элизабет. — Знаю, знаю, Хэмфри, я жизнь и душа этой вечеринки. Принеси мне чего-нибудь выпить и захвати стул, а не то я уж точно стану бестелесной душой на этом празднике, а мы ведь не хотим этого, не так ли?
— Арчи, дорогой, ты не мог бы сделать объявление? — предложила Джулия, и ее лицо вдруг омрачилось усталостью.
Арчи откашлялся.
— Внимание! — воскликнул он, важно выпятив грудь. Но никто, кажется, не заметил этого призыва.
— Громче, мальчик, нам тебя не слышно! — закричала Элизабет и принялась колотить палкой по деревянному полу, пока фарфоровая посуда не зашаталась в застекленном шкафчике, стоящем возле стены. Все тотчас прекратили болтовню и повернулись, чтобы посмотреть на Арчи.
— Джулия приглашает всех пройти в палатку, — робко произнес он. Его голос сильно отличался от голоса Монти, который всегда говорил твердо, командным тоном.
— И перед тем как мы туда отправимся, позвольте мне пожелать своему брату всего самого наилучшего. Тем более этот день рождения — особенный. Этот праздник дал мне счастливую возможность побыть среди своих родственников. Думаю, и Арчи полностью разделяет мои чувства. Кровь гуще воды, и нет в мире ничего крепче кровных уз, которые неразрывно связывают всех нас. Арчи, мой дорогой брат и друг, а также отец, муж и сын, мы все желаем тебе счастливого дня рождения и счастья в грядущих годах, и, что бы ни готовило тебе будущее, знай, что я, твой брат, всегда восхищаюсь тобой. — Лицо Джулии стало мягче от добрых слов Монти, а Арчи смущенно склонил голову. На самом деле он не чувствовал себя достойным похвалы Монти.
Пока все хлопали, Элизабет удалось добиться того, что разговор снова коснулся ее драгоценной особы.
— Думаю, это последний раз, когда я присутствую на вечеринке, Хэмфри. В следующем году у них появится еще один повод собраться вместе.
— Привет, бабушка! — воскликнула Селестрия, увлекая старушку за собой под навес в надежде, что та сядет между ней и Хэмфри.
Не успела Элизабет вымолвить и слова в ответ, как ее кузен, чьи слезящиеся глаза вдруг загорелись при виде молодой девушки, стал возбужденно говорить своим гнусавым голосом, теперь уже на несколько тонов выше.
— А, это та самая очаровательная и ослепительная Селестрия! Мне показалось, вернее, я ощутил это всем своим существом, что комната, лишь ты вошла, озарилась не земным, а небесным светом. Ты выглядишь еще прекраснее, чем обычно. — Его взгляд упал на ложбинку ее груди и задержался там на мгновение.
— Ты восхищаешься моими бриллиантами, Хэмфри? — поддразнила его Селестрия.
Он с трудом оторвал взгляд от соблазнительного выреза.
— Да, они отборные, но ты сверкаешь намного ярче, чем они.
— Не слушай этого старого надоеду! — прервала разговор Элизабет. — Будь он на пятьдесят лет моложе, я бы еще подумала!
— Ты вонзила кинжал мне в самое сердце, кузина. Нельзя же быть такой жестокой!
— Селестрия, этот наряд почти неприличный! — заявила она. — В мое время только проститутки носили платья, которые открывали взору столь интимные места. Такой наряд, как этот, может принести тебе одни лишь неприятности.
— Но ведь я люблю неприятности, бабушка!
— С мужчиной, умудренным опытом, неприятности могут показаться даже забавными. — Хэмфри вдруг покрылся потом.
— Такое платье может в корне испортить репутацию, — продолжала бабушка. — Ты ведь представительница семейства Монтегю, и тебе следует вести себя более осмотрительно. Взгляни на своих кузин. Вот какой наряд сейчас самый подходящий. Я воспитывала Пенелопу, руководствуясь принципами высокой морали, и счастлива, что ей удалось передать их своим дочерям. И твоего отца я воспитала в таком же духе. Единственной его проблемой является твоя мать. У американцев нет ни малейшего понятия о правилах приличия.
Селестрия засмеялась, когда Хэмфри подмигнул ей, выглядывая из-за завитых седых волос Элизабет.
— Я люблю американцев, — сказал он. — А твоя мама — красавица. И я очень хотел бы пригласить Памелу на танец как раз перед тем, как ей поступят предложения от других. Можно потанцевать и с тобой, Селестрия. Ты обещаешь осчастливить старика?
— Конечно же, да, — солгала она, непринужденно улыбаясь. Мысль о том, что ей придется на какое-то время прижаться к его толстому животу, уже сейчас, наверное, покрывшемуся потом, леденила ей кровь.
Хэмфри отправился под навес на поиски Памелы, не подозревая о безуспешности своей затеи. Селестрия знала, что мама отклонит его предложение прежде, чем он договорит речь до конца. Памела не отличалась терпимостью по отношению к таким людям, как Хэмфри: ведь она была белой тигрицей, а белые тигрицы ни во что не ставят каких-то там букашек.
— Бабушка, давай-ка я покажу тебе, куда лучше сесть, — предложила Селестрия, желая поскорее избавиться от скучной обязанности ухаживать за ней и раствориться в толпе гостей, которые все продолжали приезжать.
— Принеси мне пепельницу, я бы хотела покурить. — Она чопорно села на стул, прислонив свою палку к столу, и, порывшись в сумочке, наконец нащупала сигарету. Элизабет всегда затягивалась через мундштук, сделанный из слоновой кости, который ее отец привез из Индии и подарил, когда ей исполнился двадцать один год. Пока Селестрия занималась поисками пепельницы, официант поднес спичку к сигарете Элизабет и поставил перед ней бокал пенящегося шампанского на изящной длинной ножке.
Возвращаясь обратно, Селестрия неожиданно заметила очень привлекательного молодого мужчину. Какое-то время она стояла как вкопанная на ковре, делая над собой усилие, чтобы не раскрыть рот, как это часто случалось с ее кузиной Мелиссой. Селестрия пока оставалась незамеченной. Он был слишком увлечен разговором с Дэном Уилмоттом, чья привлекательность не шла ни в какое сравнение с достоинствами незнакомца. Оба смеялись, откинув головы, вид у них был совершенно беззаботный, как у людей, у которых нет никаких проблем. Внимание Селестрии привлек его квадратный подбородок, очень ей понравившийся. Он криво ухмылялся, его нос был неправильной формы, а довольно длинные темно-каштановые волосы, свисавшие со лба, наводили на мысль о том, что этот человек не лишен очаровательной самоуверенности. Сила его харизмы была столь велика, что как магнитом привлекла внимание Селестрии, находящейся на другом конце комнаты; незнакомец напоминал маяк, который, мигая, указывает кораблям дорогу домой или предупреждает о возможной опасности. Селестрия буквально остолбенела от этого мужского очарования, которое обещало, как она чувствовала, массу хлопот. Ее охватило приятное волнение, которое, словно опасная змея, медленно поползло вдоль позвоночника, вызывая жжение.