Подойдя к дому, Марк поднялся на крыльцо. Только сейчас до него внезапно дошло, как же здесь тихо. Не было ни гула, ни жужжания, никаких других механических звуков, присущих цивилизации. Впрочем, этого следовало ожидать. Ранчо находилось далеко от поселка, дом пустовал, все в нем было отключено. Но даже сама природа притихла, и это показалось Марку странным. В такой жаре должны были быть слышны стрекот цикад, шелест гремучих змей, крик ястребов в небе…
Однако ничего этого не было.
Только скрип половиц крыльца под его собственными ногами и тяжелое сиплое дыхание.
Ключа от входной двери у Марка больше не было – несколько лет назад он зашвырнул его с берега далеко в воды Рио-Гранде, совершая личный ритуал очищения, – но он помнил, где прятали запасный ключ его родители; и, как и следовало ожидать, Кристина продолжила эту традицию. Покрытый толстым слоем пыли ключ лежал сверху на лампе, освещающей крыльцо, у самого края, и пальцы Марка быстро его нащупали.
И снова он подумал было о том, чтобы развернуться и уйти, но затем напомнил себе, что делает все это не ради собственного душевного спокойствия, а ради Кристины. Он ее подвел, и если в настоящий момент ему несколько неуютно – что ж, придется потерпеть. Черт возьми, Кристине пришлось претерпеть гораздо больше, и это меньшее, что он может сейчас сделать.
Когда Марк открыл входную дверь и прошел в дом, холод у него в груди усилился еще больше. Все оставалось в точности так же, как он помнил. Кристина не стала даже перевешивать картины на стенах. Все оставалось нетронутым: мебель на своем месте, на полу ковры. От этого внезапного погружения в прошлое у Марка перехватило дыхание, и он застыл на месте, оглушенный. Массивное дерево, темные стены, пол и потолок – все это показалось ему жутким, угнетающим напоминанием о детстве, и он подумал, как все это могла терпеть его сестра. Могла ли она находить царящую в доме атмосферу приятной? Утешающей?
При мысли о том, что Кристина жила в этом нисколько не изменившемся доме совершенно одна, у Марка защемило сердце, и страх несколько отступил, сменившись болезненным чувством утраты.
Ну почему он не вернулся сюда раньше?
Почему не забрал Кристину отсюда?
Марк медленно двинулся дальше. Краем глаза он заметил слева от себя в гостиной что-то чужеродное и повернулся в ту сторону. Кровь застыла у него в жилах еще до того, как он осознал, что видит.
Биллингс.
Сидящий в отцовском кресле с высокой спинкой.
Как и опасался Марк, как он и предполагал, работник нисколько не изменился.
– Добро пожаловать домой, – усмехнулся Биллингс. – А я тебя ждал.
Шел дождь, нескончаемый осенний пенсильванский ливень, который словно набросил на город покрывало, так что даже дома напротив превратились в размытые неясные тени. Скоро должен был выпасть снег, и Дэниел понимал, что если в хорошую погоду искать работу трудно, зимой это превращается просто в адское мучение. С таким же успехом можно просто списать пять следующих месяцев со счетов и залечь в спячку.
Из коридора донесся смех Марго и Тони. Оба они относились к нему холодно с тех самых пор, как он избавился от куклы, и Дэниелу это уже начинало надоедать. Они с Марго уже больше недели не занимались любовью, и жена, похоже, была решительно настроена показать его психиатру. Дэниел попытался объяснить ей, что видел, что чувствовал, почему поступил именно так, однако его тревога не имела никаких веских обоснований; не было осязаемых мостов, соединяющих разрозненные обрывки его воспоминаний, и он вынужден был признать, что даже ему самому собственные слова кажутся бредом.
Тони, похоже, стал бояться отца.
Дэниел вздохнул. Быть может, ему действительно следует обратиться к психиатру. Быть может, все это порождение его рассудка, и на самом деле ничего необычного не происходит. Мир подчиняется прямолинейной рациональной логике, а тем мыслям, которые приходят ему в голову, место только в низкопробном чтиве и второсортных фильмах.
На кухню вошла Марго. Она посмотрела на мужа, и впервые за эту неделю его вид не погасил улыбку у нее на лице. Наконец она начала оттаивать. Дэниел изобразил робкую улыбку и был вознагражден тем, что Марго, проходя мимо, тронула его за плечо.
– Мы снова друзья? – спросил он.
– А мы всегда друзья.
Взяв руку жены, Дэниел с признательностью ее пожал. Ему хотелось многое рассказать, о многом спросить, о многом поговорить, однако он опасался злоупотреблять тем, что вернул расположение Марго, поскольку один-единственный неверный шаг мог отбросить его назад. В течение следующих нескольких дней нужно будет действовать медленно, тонко, осторожно.
Открыв холодильник, Марго достала из ящика с овощами полиэтиленовый пакет с помидорами.
– Брайан заглянет сегодня на ужин, – сказала она.
Меньше всего на свете Дэниелу в настоящий момент хотелось проводить вечер в обществе шурина, но он улыбнулся и сказал:
– Замечательно!
На самом деле вечер оказался не таким уж и плохим. Ни разу не упомянув о трудоустройстве Дэниела, Брайан ушел рано, в половине десятого. Он весело шутил с сестрой, играл с Тони, а когда после ужина они с Дэниелом остались вдвоем – Тони скрылся у себя в комнате, а Марго занялась мытьем посуды, – даже Дэниел вынужден был признать, что Брайан компанейский парень. Пусть лучшими друзьями они никогда не станут, но, подумал Дэниел, возможно, он относился к своему шурину слишком сурово. И дал себе слово впредь вести себя с Брайаном более обходительно.
На улице по-прежнему лило как из ведра, поэтому Дэниел хотел лечь пораньше и заняться любовью, но Марго ответила, что совсем не устала и не хочет спать. По телевизору ничего интересного не было, поэтому Дэниел пробежался по видеотеке. Ни один фильм им не приглянулся, поэтому в конце концов они остановились на нескольких сериях британской комедии «Отель “Фолти тауэрс”», самого любимого телесериала Марго.
Жена ушла в ванную, а Дэниел тем временем перемотал кассету до серии, которую они уже давно не смотрели. Затем, повинуясь внезапному порыву, решил заглянуть в комнату Тони. Дверь была закрыта. Дэниел прижался к ней ухом, но ничего не услышал. Марго все еще была в ванной, поэтому он, постояв, толкнул дверь в комнату сына.
На кровати Тони лежала недоделанная кукла.
Эта была еще отвратительнее предыдущей, если такое возможно. Как и ее предшественница, она была сделана из пластиковых стаканчиков и соломинок, трубок из-под туалетной бумаги и зубочисток. Но вырезанные из журналов фотографии, из которых было склеено ее составное лицо, все до одной были злые и безумные: широко раскрытые глаза, растопыренные ноздри, кричащие рты. Результатом были расстройство и диссонанс. Дэниел перевел взгляд с куклы на застигнутого врасплох сына, который запоздало попытался закрыть ее собой.
Дэниел смотрел на Тони, чувствуя, как у него в груди вскипает ярость.