Это являлось красноречивым свидетельством, что дворецкого нет в живых.
Сторми не на шутку встревожился. Подобно своим товарищам по несчастью, он вначале полагал, что дворецкий и девочка сообщники, действующие заодно. Однако хотя оба были тесно и неразрывно связаны с Домами, теперь Сторми видел в них противников, противоборствующие силы, и мысль о том, что дворецкий мертв, что девочка теперь вольна делать все, что заблагорассудится, что ее никто не остановит, напугала его до глубины души.
У него за спиной открылась дверь, и он обернулся, в надежде на то, что это Биллингхэм, молясь об этом, – однако это была его бабушка, которая вышла нетвердой походкой из туалета, опираясь на трость с костяной ручкой.
– Привет, бабушка! – воскликнул Сторми, но старуха, не обращая на него внимания, поспешила в другую сторону.
– Биллингхэм! – снова проревел отец.
Повернувшись к нему, Сторми обвел взглядом кабинет. В детстве его редко приглашали сюда, а отец внушал ему такой страх, что он никогда не заходил к нему сам, по собственной инициативе. И вот теперь Сторми увидел, что одну стену целиком занимают книжные шкафы от пола до потолка. Большое окно напротив выходило на сад. За письменным столом стояли два одинаковых кожаных кресла. Две тумбочки из темного дерева. Пальма в горшке.
И кукла.
У Сторми перехватило дыхание. Кукла лежала на полу прямо позади отца, словно тот бросил ее туда. Она лежала вниз головой, но широко раскрытые белые глаза пристально смотрели на Сторми, и пугающая перевернутая улыбка, казалось, была предназначена исключительно ему одному. Сторми не мог сказать, почему сразу же не заметил фигурку, и в голову пришла мысль, что отец прятал ее, держал за спиной.
Он посмотрел отцу в глаза, и старик поспешно с виноватым видом отвел взгляд.
Теперь Сторми понимал, что произошло в этом Доме, хотя в детстве он ни о чем не догадывался. Его родители не устояли перед соблазном. Оба. Дониэлла совратила их, заставив забыть о своей ответственности, своих обязанностях. И это падение произошло на глазах у бдительного, но наивного и ничего не понимающего Биллингхэма. Это повлияло на отношение родителей со Сторми, их родным сыном, возвело между ними непреодолимую преграду, остававшуюся до конца их жизни, и то обстоятельство, что они не устояли перед девочкой, с такой легкостью позволили ей манипулировать ими, привело к тому, что он отстранился от них. Тогда Сторми не смог бы выразить это словами, но он уже читал знаки, подсознательно, интуитивно, и именно поэтому у него никогда не было к родителям никакого уважения. Он робел перед ними, боялся их, но не уважал.
И вот почему в конце концов он ушел из дома и отправился на Запад.
Однако он изменился за эти годы. Повзрослел и теперь уже не был тем робким, неуверенным ребенком, которого легко подавить, легко запугать. Он вернулся в Дом, к своим родителям, новым человеком, взрослым мужчиной, успешным бизнесменом и предпринимателем, и его не принудят к покорности ни грубые окрики отца, ни требования матери.
Быть может, ему представилась возможность исправить ошибки прошлого. Быть может, его возвратили сюда, чтобы он как можно раньше остановил девочку, прежде чем та успела сотворить настоящее зло. Поставить перед ней заслон…
Какой бы ни была причина, каким бы ни был мотив, Сторми чувствовал возможность что-то изменить, сделать по-другому, и не собирался эту возможность упускать. Войдя в кабинет, он наклонился и поднял куклу с пола.
– Что это? – спросил он.
– Не смей трогать! – выхватил у него куклу из рук отец.
Сторми услышал, как у него за спиной в кабинет вошла мать.
Отлично. Это должны услышать оба.
Он повернулся к отцу.
– Почему мы живем здесь? – спросил он. – В этом Доме?
– Это наш дом!
– Мы здесь с определенной целью, – терпеливо произнес Сторми. – И вовсе не для того, чтобы трахать девочку-подростка.
– Ой! – ахнула мать.
– Я не потерплю, чтобы со мною так разговаривал родной сын! – сверкнул глазами отец.
– В таком случае, почему вы не хотите, чтобы я с ней встречался? Почему я не могу увидеться с Дониэллой?
– Потому что… – замялся отец. – Потому что она оказывает на тебя дурное влияние!
– Она оказывает дурное влияние и на тебя. Она оказывает дурное влияние на всех нас. – Сторми посмотрел родителям в глаза. Те смущенно отвели взгляд.
– Биллингхэму известно про Дониэллу.
– Биллингхэму? – Родители быстро переглянулись между собой. – А Биллингхэм какое имеет к этому отношение?
– Сами прекрасно знаете.
– Сторми…
– Вам известно, почему Дому нужны обитатели. Известна его функция. И вам известно, что вы не должны делать ничего, что может этому помешать. – Сторми указал на куклу, по-прежнему зажатую в кулаке отца. – Что это такое, папа?
– Не твое дело, черт побери!
– Это она дала ее тебе. Это ее кукла. Ты из кожи лезешь, не давая мне встречаться с Дониэллой, потому что она якобы недостаточно хороша для нашей семьи, а сам у меня за спиной встречаешься с нею… Папа, она еще ребенок! Маленький ребенок.
Отец покачал головой. Внезапно он осунулся, стал старым.
– Она не ребенок, – упрямо заявил он.
– И мы только хотим оградить тебя от нее, – пришла к нему на помощь мать. – Она на тебя дурно влияет.
– В таком случае, почему вы сами постоянно с ней встречаетесь?
Оба промолчали.
– Неужели вы не хотите все исправить? Сделать так, чтобы все было как прежде?
– Обратной дороги нет, – устало промолвил отец.
– Это еще почему?
– Потому что все зашло слишком далеко.
– Нет! – решительно возразил Сторми. – Нет, не зашло!
– Ты ошибаешься. – Отец посмотрел на зажатую в руке куклу. – Ты ничего не понимаешь.
– Что я не понимаю?
– Я трахнул Дониэллу, понятно? – В голосе отца прозвучал гнев. – Трахнул ее в задницу!
Сторми молча смотрел на него.
– И теперь я навеки принадлежу ей, – понизив голос до шепота, закончил отец.
– Нет!
Выхватив у отца куклу, Сторми швырнул ее на пол. Он был потрясен до глубины души. Одно дело подозревать, строить догадки, и совсем другое – услышать неприкрытую правду. И все же Сторми стоял на своем.
– Папа, у тебя есть выбор. Выбор есть всегда. Просто сейчас ты предпочитаешь не сопротивляться, предпочитаешь смириться. Ты сможешь освободиться, если захочешь. Ничто не привязывает тебя к Дониэлле. Пошли ее ко всем чертям. Возьми свою жизнь в собственные руки, во имя всего святого!
– Не могу, – слабо произнес отец.