– На коне, – ответил Понсоменер. – А чуть дальше еще двое.
– Да ладно вам, – сказал я, – Антриас не настолько уж и всесилен, чтобы на всем предполагаемом пути своей армии расставить лазутчиков.
– Но это конный разъезд, – определил Рундельштотт. – Они всегда по трое.
Я покосился с удивлением – говорит так уверено, словно сам когда-то отправлял такие отряды на разведку местности. Хотя, кто знает, это сейчас Рундельштотт чародей, а кем был в молодости, вряд ли вот так возьмет и скажет, хоть мы вроде бы и друзья.
– Возможно, – сказал я с сомнением, – это гуцары?
– До их земель еще далеко, – ответил Рундельштотт. – Ну, не так чтоб очень, но сюда не выходят.
– Да ладно, – сказал Фицрой беспечно, – местные племена всегда охраняют границы своих земель.
– Тогда мы в безопасности, – предположил я. – Они должны реагировать только на большие массы. Неважно, чужие отряды или переселенцы на их исконные земли.
Понсоменер промолчал, он сообщил о своих наблюдениях, остальное – наше дело.
Фицрой и Рундельштотт тоже не тревожатся, я посмотрел, как красиво и уверенно едут впереди Понсоменер и Фицрой, про обоих все еще ничего не знаю. Особенно Фицрой, темная лошадка, держится открыто и дружелюбно, но кто знает, что в нем еще… Не говоря уже о Понсоменере, что ничего не скрывает, но менее загадочным не становится.
Только мы с Рундельштоттом простые и ясные… хотя, конечно, для Фицроя и Понсоменера мы еще темнее и непонятнее.
Понсоменер за минуту до того, как я собирался крикнуть ему насчет остановки на ночь, придержал коня и указал в сторону.
– Сто шагов.
– Что там? – спросил Фицрой. – Ах да, прекрасное место.
Невысокая скала с плоской с одной стороны поверхностью защитит от ветра, а десяток старых деревьев рядом обещают как укрытие от возможного дождя, так и множество сухих веток.
Рундельштотт с трудом слез с коня и сел, упершись спиной в толстое дерево. Лицо такое усталое, что я едва не полез за подбадривающей таблеткой, но удержался, за ночь отдохнет… хотя бы наполовину, а там день покажет, что и как.
Фицрой, соскочив, ушиб ногу о корягу и зло зашипел. Мне почудились ругательства, я сказал испуганно:
– Только не в присутствии принцессы!
Он испуганно дернулся, оглянулся.
– Простите, ваше высо… Тьфу! Ты чего пугаешь?
– Проверяю память, – ответил я нагло. – Здорово вдолбилось, верно? Так намучались с нею, но без нее стало пусто. Мы, самцы, обязательно должны заботиться о самочках. Тихих, нежных, ласковых. Это у нас в крови. А такие, как Гекара, сами о себе позаботятся.
Он передернул плечами.
– Бр-р-р… как вспомню ее взгляд.
– Что, – спросил я с интересом, – глаз на тебя положила? В смысле, заинтересовалась?
Он вздрогнул сильнее.
– А ты думал, чего я по тавернам прятался?
– Она орлица, – сообщил я с сочувствием. – А ты – орел. Так что ничего удивительно. Тебе от нее не уйти.
– Тьфу-тьфу, – сказал он. – Я из Дронтарии носа не высуну, а потом на острова, верно?
После ужина я долго лежал с закинутыми за голову ладонями и смотрел на исполинскую луну, что закрывает полнеба, там чудится кипящий ад, пусть и выглядит застывшим, но это именно ад, весь в багровых углях и раскаленных потеках железа.
Но, если подумать, куда страшнее должен выглядеть мир темной материи, однако человек ко всему привыкает. Я не считаю себя сумасшедшим или даже отважным, но мой мир настолько приучил к тому, что все мы защищены, потому без страха влезаю в разные приключения… и вот даже сейчас чувствую, как поднимается в душе желание проверить нечто экстремальное.
В темной материи, как потрясенно стараюсь понять и никак не усвою, совершенно нет понятия пространства. Какие-то другие законы наверняка есть… хотя почему есть?.. Могут и вообще не быть, что это я за чмо, что не может жить без законов сверху?.. Но закона пространства нет. Если меня с такой легкостью перебросило из этого мира в мой… Да, с легкостью, это для меня было трудно, но не для этого мира. Мне же нужно только поймать этот момент, это ощущение, что позволяет переходить из мира в мир… или же делать пробой, чтобы отсюда в коттедж, а потом и обратно…
Утром то ли проснулся слишком рано, то ли туман с каждым днем все плотнее, но таращил глаза и ничего не видел, кроме неприятных серых комков, плавающих в светлом киселе.
Медленно проявился голубой силуэт, приблизился, стал синим, через минуту вместо него из тумана вынырнул Понсоменер.
– Так тихо, – сказал он с восторгом. – Как хорошо!
– Днем тоже тихо, – возразил я.
– Днем? – изумился он. – Днем везде трещит, скрипит, птицы орут, белки носятся над головой и верещат, верещат, верещат, как глупые женщины.
– Ах да, – сказал я, – ты даже топот муравьев слышишь?
Он покачал головой.
– Только на поверхности. Ну, еще и в норах, если не глубже локтя… а дальше, только если сам начну вслушиваться. А так в лесу можно оглохнуть от писка, визга, рыка, воя, скрипа, треска… но я вообще-то свыкся, почти не обращаю внимания, хотя все и слышу.
– Бедный, – сказал я с саркастическим сочувствием. – Хотел бы я заиметь такой слух! Потерпел бы как-то.
Он чуть-чуть поморщился, для него это, как понимаю, сильнейшее проявление эмоций.
– Не уверен.
– Почему?
– Слышал о таких, – ответил он кратко, – что не стерпели.
Понсоменер разложил из мешка провизию, молча позавтракали, так же без слов разобрали коней, через пару минут за деревьями открылась старая заброшенная, но приметная дорога.
Похоже, когда-то здесь прокатывались волны жестоких нашествий, разрушительных и кровавых. Я замечал руины, что почти скрылись в кустарнике, а среди разрушенных фундаментов роскошных дворцов видел разросшиеся могучие столетние дубы.
Дважды замечал остатки башен, самая высокая возвышается почти на высоту человеческого роста, иногда удавалось увидеть в высокой траве глыбы, раскатившиеся при их разрушении.
Рундельштотт наконец сообщил, что левее была роскошная дорога, но Понсоменер сказал невесело:
– Не стоит по ней.
– Почему?
– Там наросли деревья, – ответил он. – Теперь что дорога, что не дорога, все равно. Единственное, что не изменилось…
Он умолк, Фицрой тут же спросил быстро:
– Что? Что не изменилось?
– Пещера Мудрого Мантионосца, – ответил Понсоменер. – Ей что, она под землей. Разве что вход завалило, да и то вряд ли…
Через полчаса дороги, что идет достаточно ровно, он указал в сторону, там чувствуется некое углубление в почве, густо заросшее травой и кустарниками.