– А теперь все, – рассмеялся Барс. – Теперь я в край съехал и разговариваю со своим покойным другом. Был боец, да весь вышел.
– Ни-хре-на, – выговорил Расул, для пущей убедительности останавливаясь на каждом слоге. – Да даже если и съехал – какая разница? Это уважительная причина для того, чтобы не выполнять боевую задачу? Какая у тебя задача?!
– Охранять и защищать.
Барс ответил быстрее, чем успел подумать. Такие вещи вбивали всем, кто носил оружие, с первого дня тренировок. Вот только как было объяснить Расулу, что здесь больше не осталось тех, кого нужно защищать?
– Верно! – Расул довольно оскалился, услышав правильный ответ. – Охранять и защищать! Вот и приступай. Ты не ранен, еда есть, патроны – вроде бы тоже есть. Чего тебе еще надо?
– Как насчет веры в то, что я делаю что-то нужное? – взорвался Барс. – Ты прекрасно помнишь, как оно случилось там, в Питере! Мы шли умирать – я, ты, Костя, Королев, Серый… Умирать за них! За тех, кто потом вышвырнул нас, как мусор. Мы были готовы отдать все, а им это оказалось попросту не нужно! А здесь? Кого здесь надо защищать? С чего ты взял, что эта хренова тварь из кокона не сожрет меня, едва вылупившись?!
– Вот оно что?.. – Расул, с улыбкой выслушавший гневную отповедь Барса, посерьезнел. – Нет, такие вопросы – извини – не ко мне. Попробуй спросить у него.
С этими словами Расул указал рукой куда-то Барсу за спину.
Эдик расположился на корточках у давно погасшего костра. В отличие от сияющего новым обмундированием Расула, выглядел он, мягко говоря, неважно: куртка – та, в которой его и похоронили – вся в свежей крови и к тому же еще и перепачкана землей, на лице – ни кровинки, и только улыбка точно такая же, как и всегда.
– Вот, восстал из мертвых, – Эдик радостно помахал рукой, – чтобы нагнать ужаса на драгоценного сатрапа. Ты уж меня извини за такой нелицеприятный вид.
– Да какая разница, – Барс пожал плечами. – Это ж мое персональное безумие. Тебя ведь здесь на самом деле нет.
– Я очень даже есть, – Вассерман обиженно насупился, но тут же снова улыбнулся до ушей. – Ты же понимаешь, зачем я тут?
Барс кивнул и на всякий случай оглянулся назад на Расула, но того на прежнем месте уже не было.
– Хорошо, – продолжил Эдик. – На самом деле, ничего особо умного я тебе не скажу. Могу только повторить слова джигита: собери волю в кулак и героически превозмогай. Ты можешь, я же знаю. Я ведь очень на тебя рассчитывал все это время – без тебя меня сожрали бы в десяти шагах за гермозатвором.
– Отлично, – Барс глухо усмехнулся. – И куда тебя все это привело?
– Достаточно далеко, если ты не заметил, – Эдик многозначительно поднял вверх окровавленный палец. – И я тебя ни в чем не обвиняю, что характерно. Ты не можешь спасти всех и каждого даже при всем твоем сатрапьем могуществе. Ты вел нас, ты дал нам надежду – должны же мы, в конце концов, делать что-то и сами?
– Вы очень многое сделали, – согласился Барс. – Я даже не заметил, как ты стал настоящим бойцом. И моей заслуги во всем этом нет, ты сам справился.
– Спасибо, – поблагодарил Эдик, склоняя голову. – Я именно об этом: мы все делали то, что могли – просто ты мог чуть больше. Но основная разница между нами сейчас заключается в том, что мы-то сделать уже ничего не можем. А ты – можешь.
– Что я могу? – Барс пожал плечами. – Защищать кокон с девочкой?
– Именно! – с жаром воскликнул Вассерман, наклонившись вперед. – Да хотя бы потому, что она ребенок, и сама себя защитить не может. Знаешь, чего тебе не хватает?
– Чего?
– Веры! – Эдик резко вскочил на ноги. – И я сейчас не про то, что тебе нужно верить в полезность и необходимость того, что ты делаешь – хотя это тоже очень важно. Я про веру вообще, в глобальном смысле. Это все внутри, понимаешь? Не снаружи! – Вассерман принялся ходить туда-сюда, размахивая руками. – Конечно, всегда проще делать что-то потому, что тебе приказывают. Ну, там, суровый сатрап, например… Или, как в твоем случае – чувство долга. Надо идти вперед – и Барсик идет, надо вести за собой – и Барсик ведет. А когда получается, что вести некого, Барсик уже и не знает, что делать!
– И к чему ты все это клонишь? – Барс склонил голову набок. – Пытаешься доказать, что мое существование бесполезно? А то я не знаю.
– Дурак ты, – беззлобно выругался Эдик. – Сатрап, самый настоящий. Дуболом. Но умный, зараза, даже слишком. Все понимаешь, все предвидишь. А на хрена, спрашивается? Неужели нельзя просто жить дальше? Ради девочки, ради тех, кого ты еще встретишь… да ради того, чтобы вкусно пожрать хотя бы. С тебя еще, между прочим, простава, не забыл? Я, конечно, лично поприсутствовать не смогу, но за мое здоровье – изволь.
Барс промолчал. Спорить с покойником бесполезно в любом случае, да и возразить было, в общем, нечего. Оставались за Барсом долги, и немало их оставалось – и какая разница, живы ли те, кому он давал обещания? Но Эдик говорил не о долгах. Скорее о том, что можно обходиться и без них. О том, что всегда можно найти то, ради чего стоит жить. Уж что-что, а жить Эдик умел и любил – почти так же хорошо, как на эту самую жизнь жаловаться. Вкусная еда, втихаря выпитый коньяк, хорошая шутка – все у него шло на пользу, и Барс иногда даже завидовал Вассерману, умевшему вот так – без долга, без призвания, без тех, кому ты нужен. Просто жить, и все.
– Эх-х-х, – тяжело выдохнул Эдик. – Понял ты хоть что-нибудь? Ладно, можешь не отвечать. Вижу – не убедил. Вам, сатрапам, глобальную цель подавай, вы по-другому не можете. Спасать родную станцию, а лучше – все человечество, рисковать жизнью, – Вассерман рассмеялся. – А уж героически сломать себе шею – и вовсе счастье. Нет бы сидеть себе под землей да радоваться, что грибы хорошо уродились… А, ладно, отвлекся я что-то. Не о том речь.
– А о чем? – поинтересовался Барс.
– О том, дурилка ты картонная, – назидательно ответил Эдик, – что надо жить дальше, а не раскисать. Вот только ты от меня развернутых ответов не жди, я человек простой, институтов не кончал. Есть тот, кто получше меня объяснит. Но ты его особо не задерживай. Им там, – Эдик поднял палец, указывая на серое небо, – видать, тоже умники нужны.
– Понял, – медленно проговорил Барс. – Ну… давай прощаться, что ли.
– Пока-пока, – Эдик помахал рукой. – Только ты спиной ко мне сядь, а то возноситься при свидетелях – дурной тон.
Зараза все-таки этот Вассерман. Даже после смерти дурачится. Барс улыбнулся и повернулся назад, уже зная, кого там увидит.
И Расул, и Эдик появились эффектно, но Королев переплюнул всех. Барс даже не сразу узнал его в молодом худощавом мужчине с бородкой и чуть вьющимися волосами. Так Королев выглядел в тот день, когда они впервые повстречались на эскалаторе станции «Владимирская» – даже одежда на нем была та же самая. Оказывается, Барс и это помнил: темные джинсы, кроссовки и красно-серая куртка спортивного покроя. Королев был похож на кого угодно – но только не на талантливого инженера, одного из лучших молодых специалистов Питера в области микроэлектроники. Барс всегда представлял технарей совсем другими – серьезными дядьками в очках и костюмах, склонившимися над неизменными компьютерами, планшетами или чертежами схем. Он бы скорее принял Королева за преподавателя истории, музыканта или даже художника. Впрочем, тот в каком-то смысле был и первым, и вторым, и третьим. Барс не знал ни одной области человеческого знания, о которой Королев не имел хотя бы общего представления. А уж в науках – как точных, так и гуманитарных, он разбирался немногим хуже, чем в своей основной специализации.