– Ты тоже, тихоня, превратилась в красотку. Боже, как я рада всех вас видеть! Пойду с Дариком и Танькой поздороваюсь, увидимся!
Она упорхнула, а Соня вздохнула – Дарика она видела всего минуту, когда он встречал гостей на лестнице. Дарик… ну, как Дарик. Все такой же, только вырос, а это уже совсем другое дело.
– Сладкое шампанское, Софья Николаевна.
Она понимает, что Афанасьев только что буквально спас ее, и берет из его рук бокал, но праздник для нее окончен. И теперь она готова топать по пыльной дороге три километра, не так это далеко. Но сейчас уйти будет глупо и слишком заметно.
– Хотите, покажу вам дом?
– Конечно. – Соня вежливо улыбнулась. – Жаль, что мы приехали вечером, я бы все здесь рассмотрела.
– Думаю, Дариуш будет не против, если вы навестите его в ближайшие дни, он вам с удовольствием покажет и дом, и парк, здесь есть на что посмотреть.
– А у вас тоже здесь дом?
– Да. – Афанасьев рассмеялся. – Это место сделал модным именно я.
– Ах, так это вы таскали мои плюшки?!
Афанасьев вытаращился на Соню, решив, видимо, что она спятила.
– Здесь было отличное тихое место, и вдруг в какой-то момент появились все эти люди, принялись возводить свои дворцы, скупая у старожилов участки. И ко мне приходили, до сих пор иногда досаждают предложениями насчет продажи! И яхты эти, будь они неладны! И…
Афанасьев хохочет, а Соня злится.
– Ничего смешного не вижу. Я теперь вообще не выхожу за пределы своего участка. Все эти заборы, охранники…
– Ну, тут ничего не поделаешь, место уж больно хорошее. – Афанасьев с улыбкой смотрит на распалившуюся Соню. – Конечно, понаехавшие многое здесь изменили, но зато вы теперь точно знаете, что в ваше отсутствие в дом никто не проберется.
– А там нечего брать, даже если кто-то вздумает пробраться. Хорошее шампанское, кстати.
– Конечно. – Афанасьев взял у нее из рук пустой бокал. – Хотите, я вам завтра покажу свой дом? У меня бассейн и оранжерея есть.
– Бассейном меня не удивишь, на моем участке есть озеро. А что в оранжерее?
– Вот приходите ко мне и увидите.
– А кот у вас есть?
– Кот? – Афанасьев озадаченно посмотрел на Соню. – Нет, кота нету, но есть озеро с рыбками. Передняя его стенка стеклянная.
– Это как?
– Приходите – увидите. Я вам завтра позвоню, можно? И если у вас будет время для визита, пришлю за вами машину.
– Ладно. – Соня почесала кончик носа. – Я здесь планирую побыть с недельку, так что время выберу, жутко вы меня своими рыбками заинтересовали. Жаль, что нет кота…
– А у вас есть?
– Был. – Соня вздохнула. – Он умер три года назад… и больше я ни-ни. Такого нет и уже не будет, он один такой был, и другого мне не надо, я другого так любить все равно не смогу, а это нечестно по отношению к коту. Вот и приходится с чужими котами дружбу водить при случае.
Афанасьев прислушался и выудил из кармана гудящий телефон.
– Прошу прощения.
Он отошел, пытаясь услышать, что ему говорит звонивший, Соня осталась одна. Публика, подогретая алкоголем, заметно повеселела. Соня поискала глазами Владьку – ну, так и есть, в соседней комнате пиво и бильярд, и он с Илюхой и Мишкой там. Он повернул голову и увидел Соню, помахал ей рукой – мол, помню о тебе, маякни, если что понадобится. Портить Владьке веселье она не собиралась.
– Вот, это вам.
Официант сунул Соне в руку клочок бумаги. Она развернула его, и сердце ее бешено застучало – записка была от Дарика.
5
Ночь, пробравшаяся в парк осторожно, как кот на кухню, уже вовсю хозяйничала между деревьями и живыми изгородями, но парк от этого стал еще прекраснее. Соня прошла по дорожке в самый его конец, миновав фонтан, посреди которого сидела Русалочка, свернула на боковую дорожку и, пройдя по белым плитам, обозначившим дорогу на поляну, по которой то тут, то там были разбросаны не то скамейки, не то просто камни, она оказалась перед беседкой, отчего-то напомнившей ей старинный склеп – такие же белые мраморные стены, и две фигуры ангелов у входа. Соня поднялась по ступенькам и вошла в беседку. Внутри та еще больше напоминала склеп – узкие окна, каменные скамейки, продолговатый каменный не то стол, не то алтарь в центре. Соня подняла повыше фонарик – нет, не понять, что написано и нарисовано на стенах, но то, что эта беседка – результат просмотра какого-то фильма ужасов, уже понятно: в глубине стоит белый каменный саркофаг самого что ни на есть зловещего вида, а то, что показалось ей столом, все-таки, наверное, алтарь – с чашей из какого-то блестящего металла… нет, тут несколько этих чаш. И бутылка вина.
Соня совсем уже собралась уйти – очень неуютно оказаться в склепе, особенно ночью, даже если это ненастоящий склеп, а просто плод странной фантазии хозяина имения. Она подошла к выходу, освещая себе дорогу фонариком, снятым с куста у дорожки – внутри светилось какое-то вещество в стеклянной капсуле. Абсолютно неопасный фонарик с точки зрения пожарного, но сейчас он подвел Соню – вещество светиться перестало. Ну, почти перестало, и Соня ощутила себя так, словно во тьме лишилась единственного попутчика.
Ступив на мраморный порог, она выглянула наружу. Это оказалось плохой идеей – сзади склеп, впереди – лужайка. И не просто лужайка. То, что Соня приняла за небольшие скамейки, оказалось бутафорским, но тем не менее кладбищем – с выстроенными в определенном порядке надгробиями. Или просто камнями, которые в свете луны казались ей надгробиями… да нет же, это точно могильные памятники, вот и фигурка плачущего ангела, и кельтский крест из серого камня. Соня в ужасе прижалась к холодной стене склепа – позади во мраке притаился саркофаг, в котором… конечно же, ничего нет… но вдруг есть? А за дверью склепа погост.
Соня боялась кладбищ. Когда-то давно они все вместе забрели на дальнее погребенье. Накануне они посмотрели у Дарика страшный фильм «Возвращение живых мертвецов», и Соня помнит, как все эти иностранные покойники лезли из своих могил, блуждали в ядовитом тумане, который и вызвал их к этой противоестественной жизни. Они бродили среди могил, сквозь ночь и туман пробираясь к выходу, одетые в парадные одежды, истлевшие, испачканные в земле, но все равно выглядящие очень иностранно, ведь те покойники, которых приходилось видеть Соне, даже при жизни не носили таких нарядов.
Она вспоминала вчерашнее кино, и вдруг в какой-то момент ей показалось, что один из памятников качнулся. Она не помнит, что было дальше. Она бежала так, как не бегала никогда в жизни, сердце колотилось в горле, откуда исторгался дикий крик, прервать который она была не в состоянии.
Дома бабушка отливала ее водой, ночью Соня не могла уснуть, а когда уснула, ей приснилось кладбище, на могилах стояли небольшие фонарики, и все это было знакомое и незнакомое одновременно. Соня проснулась в ужасе и в холодном поту, а бабушка, вздыхая, накинула платье и тайком от деда побежала к бабке Агафье Бутейке, которая жила сразу за оврагом. И старая Бутейка долго что-то шептала над Сониной головой и поила ее каким-то отваром, от которого кружилась голова и бросало в сон – крепкий, без сновидений. Больше Соне кладбище не снилось, страх ушел, спрятался, но не исчез, потому что кладбищ она по-прежнему боялась. Она, конечно, знала, что никакие покойники не полезут из могил, и потом, через годы, осмелилась посмотреть тот жуткий фильм, оказавшийся смешным и нелепым, а среди покойников был только один по-настоящему кошмарный персонаж – мертвый мальчик-плохиш, из-за которого, собственно, вся каша и заварилась. Но в целом фильм оказался нестрашным, и Соня удивилась, как она могла так сильно испугаться столь примитивного кино, но и только. Но на кладбищах одна никогда не бывала. Страх не ушел, он притаился где-то внутри ее головы, и это был страх иррациональный, непонятный и самой Соне, признаться в нем она не хотела, потому что объяснить, чего, собственно, боится, не могла.