– И мороженое с этим божественным шоколадом?
– Обязательно. – Афанасьев засмеялся. – Что ж, сейчас поедем, уговор дороже денег.
* * *
Елена Станиславовна листала записи отца. Когда его не стало, многие книги профессора она передала в институтскую библиотеку, но записи оставила. Отец разрабатывал интересную тему, и она надеялась продолжить его работу.
Вопросы полиции обескуражили ее. Конечно, отец приятельствовал с профессором Шумиловым, иногда они играли в шахматы, практически не разговаривая, а после исчезновения Лизы и попытки Наташи убить Соню Оржеховский счел, что эти отношения ему в тягость. Он многое мог простить людям, но не равнодушие к страданиям детей и не жестокость по отношению к ним, а старик Шумилов много лет демонстрировал и то и другое, когда дело касалось Сони.
Елена Станиславовна понятия не имела, что ее отец бывал в святая святых – в здешней лаборатории Шумилова, и уж тем более она не знала, что там регулярно бывала Лиза. Но старые рисунки Лизы, которые показал ей полицейский, недвусмысленно говорили о том, что и профессор Оржеховский, и Лиза там бывали, и не раз. И сейчас Елене Станиславовне очень неловко рыться в записях отца в поиске ответов на вопросы, которые он при жизни не счел нужным с ней обсудить. Но ей нужны эти ответы.
Дневников отец не вел, считая это занятие достойным сопливых школьников, и ничто в его записях не указывало на то, что он хотя бы догадывался, чем занимался в своей лаборатории профессор Шумилов.
Но он знал. Елена Станиславовна понимает, что обижаться на отца уже нет смысла, но не может смириться с тем, что он столько лет жил рядом и ни словом не обмолвился о том, что знал. Что мог делать профессор Шумилов в своей лаборатории, если все его записи были мгновенно изъяты, и часа не прошло после его смерти?
– Мам, мы с Соней поедем в город в полицию. – Влад заглянул в комнату, служившую когда-то кабинетом его деда. – Что ты делаешь?
– Пытаюсь понять. – Елена Станиславовна расстроенно смотрит на сына. – Владик, папа бывал в лаборатории и что-то знал о работе Ивана Николаевича, и Лиза имела к этому прямое отношение, понимаешь? Но он ни разу мне даже не намекнул!
– Какое это теперь имеет значение?
– Владик, полиция считает, что это может иметь отношение к проникновению в Сонин дом. – Елена Станиславовна вздохнула. – Я же помню: когда умер Иван Николаевич, часа не прошло, как из лаборатории вывезли все оборудование и записи и кабинет почистили. Соня сказала, что в городской квартире тоже изъяли все записи. Чем же он занимался?
– И какие мысли?
– Судя по тому, что нарисовала Лиза, в лаборатории велись разработки, синтез и испытания какого-то лекарства. – Елена Станиславовна отодвинула от себя бесполезные бумаги. – Если там содержались подопытные животные, то однозначно это было вещество, которое собирались применять на людях, а то, что Иван Николаевич доверился папе, значит только одно: это было лекарство. Папа тоже разрабатывал препарат, который касался восстановления репродуктивного здоровья женщин. И чем он мог помочь Ивану Николаевичу, я представить себе не могу, особенно если тот работал над оборонным заказом. Я просто не могу поверить, что папа мне ничего не сказал! За столько лет!
– Теперь я понимаю. – Влад задумчиво посмотрел на расстроенную мать. – В тот вечер, когда мы застали в Сонином доме Дариуша и Татьяну, я просканировал дом на наличие камер и «жучков», и в числе тех, что установил Дариуш, я нашел «жучок», установленный очень давно в телефонный аппарат Шумиловых. Теперь я понимаю, кто и зачем его установил. Если профессор работал на оборону и его разработки были секретными, то его обязательно прослушивали.
– И нас тоже?!
– Нет, мам. – Влад успокаивающе обнял ее. – Я просканировал наш дом, ничего такого не оказалось. Думаю, те, кто следил за Иваном Николаевичем, понятия не имели, что он привлекает к работе над проектом своего соседа. Старики никогда не созванивались – видимо, о шахматных партиях договаривались лично. И если у нас они всегда играли в гостиной или на крыше, то у Шумиловых садились в беседке у озера. Шумилов знал, что его прослушивают. А вот то, что два профессора могут ходить друг к другу в гости через дыру в заборе – никому и в голову не приходило. Так что если за домом Шумиловых велось наружное наблюдение, а это, скорее всего, так и было, то в поле зрения следящих не попадали походы через забор.
– Наверное, ты прав. Но что могли искать в доме Сони через столько лет?!
– Не знаю, мам. Зачем-то унесли наш альбом. – Влад фыркнул. – Просто поверить не могу, что все эти тайны вдруг всплыли через столько лет!
– Подожди… Какой альбом?
– Мам, наш альбом, датированный годом, когда пропала Лиза. Я постоянно чувствовал, что забыл нечто важное, мне сон снился – как Анжелка и Лиза уходят в сторону реки, и я знаю, что Лиза не вернется… и вспоминал нечто важное, а потом забывал. Мне все эти годы снилось это, и тут Соня. Я решил просмотреть фотографии, взял альбом и принес к Соне, потому что некоторые кадры не мог воспроизвести в памяти. Смотрю на фотографию – да, вот я, вот люди, которых я знаю, но я напрочь не помню, когда и при каких обстоятельствах это было снято. А Соня вспомнила. Потом мы оставили альбом в беседке, и Соня, уходя на бал, занесла его в дом. Вот этот-то альбом и пропал.
– И когда вы это выяснили?
– Да еще в ту ночь, мам. – Влад недовольно поморщился – выболтал то, что не собирался. – Альбом забрали, а конверт с негативами не нашли, он выпал из него, а Соня, поленившись спрятать его назад, оставила его за рамой зеркала в гостиной. Я отдал все негативы, чтобы напечатали фотографии, так что альбом мы восстановим, мам.
– Почему вы не сказали полиции?!
– Сначала не думали, что это важно. Да и альбома-то не было уже, что говорить… а теперь скажем и фотографии отдадим, за этим и едем. – Влад направился к двери, потому что Соня уже ждала его. – Я не знаю, что там было такого, из-за чего пришлось вламываться в Сонин дом. Ну, может, полиция что-то выяснит. Ладно, мам, я пойду.
– Так вы на твоей машине едете?
– Да, она просторная, а Соня хотела кое-что купить для дома.
Влад вышел, Елена Станиславовна снова склонилась над записями отца. Должно было остаться хоть что-то. Какой-то намек, любое свидетельство того, что Станислав Сергеевич Оржеховский принимал участие в работе профессора Шумилова. Вот карточки пациенток – отец наблюдал беременность практически всех обитательниц Научного городка, и карточки сохранились. Вот история беременности Натальи Шумиловой.
За окном метнулась тень, но Елена Станиславовна этого не видела. Она листала записи отца, датированные тем временем, когда Наталья вынашивала Лизу. Профессор Оржеховский наблюдал ее беременность, есть упоминания о назначениях. Елена Станиславовна заинтересованно читала, что же назначал отец беременной Наташе. Взгляд зацепился за запись, которую профессор делал каждый раз, принимая пациентку: реакция на препараты без отклонений. Не будь она сама врачом, этого не заметила бы, но она знает, что эта запись не имеет никакого смысла. Препараты, назначаемые женщинам при нормальной, без патологии, беременности – самые обычные, и реакцию на них не надо описывать отдельно. Если только под видом этих препаратов беременной не дают нечто совершенно иное. Что же ее отец назначал своим пациенткам, чего не мог записать в их карточки?