Она улыбнулась стюардессе:
– Я буду сыр, пожалуйста. Только без плесени. И чашку крепкого кофе. У меня полно работы. Нужно все просмотреть до прилета.
Следующий год был для Алексии триумфальным. Британская экономика процветала, а вместе с ней и общий дух нации, словно нарцисс, распустившийся после долгой холодной зимы. Опрос Гэллапа показал, что Генри Уитмен стал самым популярным премьером со времен Черчилля, а остальные члены кабинета нежились в отраженном свете его славы. Что же до миссис де Вир… ее личная популярность почти сравнялась с любовью к премьер-министру.
Как это произошло? Всего два года назад Алексия была одной из самых ненавистных фигур британской политики, осколок старых дней бессердечного консерватизма. Когда люди думали о миссис де Вир (если думали вообще), все ассоциировали ее с восстаниями в тюрьмах и прогнившим правосудием.
То, что она была неприлично богата, говорила так, словно держала во рту сливу, и вышла замуж за члена семьи, более родовитой, чем Виндзоры, мало способствовало любви избирателей. Но вскоре де Вир получила назначение, которого никто, даже сама она, не ожидал. Несмотря на первоначальные трения с иммигрантами, Алексия ухитрилась завоевать сердца людей одним блестящим ходом. Людям нравилось, что она укрепила полицейские силы и увеличила их ряды. Они одобряли ее защиту больниц, ее либеральное отношение к образованию и поддержку родительских советов в школах. Им понравился ее акт о домах престарелых, призванный оберегать пожилых людей от эксплуатации и издевательств. Да, Алексия де Вир была крепким орешком. Кроме того, она была трудолюбива, умна и достаточно отважна, чтобы сражаться за традиционные британские ценности и институты. Прежний ротвейлер преобразился в британского бульдога наших дней. Врагам ничего не оставалось делать, кроме как выжидать и наблюдать.
После заключения договора о строительстве большого завода «Рено» в Ист-Мидлендс, создавшего десятки тысяч рабочих мест, Алексия получила приглашение на чай на Даунинг-стрит номер десять.
– Мне стоило бы сделать вас министром иностранных дел, – заявил премьер, вытягивая ноги и беря у дворецкого чашку чая. – Французы считают, что солнце восходит из вашей пятой точки. Вы – любимица Парижа.
– Насчет этого не знаю, – скромно ответила Алексия. Ей всегда было трудно общаться с Уитменом. Никогда не понять, о чем он в действительности думает. Коллеги по кабинету жаловались, что он вечно поддерживает ее в ущерб остальным, но Алексия часто ощущала, что за улыбками премьера кроется неприязнь.
– Попробуйте шоколадный торт, – предложил Генри. – Из «Дейлсфорд», вкус, как в раю.
– Спасибо, я воздержусь.
Алексии слишком нравился собственный восьмой размер, чтобы поддаться на призыв сладкоежки.
– Не дай Бог, Йен услышит, как пренебрежительно вы отзываетесь о его работе. Он ведь преуспевает на своем посту министра иностранных дел?
– Так и есть, – признал Генри. – Но, скажем прямо: никто не помещает уродливую морду Йена на первую страницу «Фигаро».
Алексия рассмеялась. Премьер сказал правду: фотогеничное лицо и деловые манеры помогли сделать ее популярной фигурой во Франции и своеобразным послом британского правительства. Но вряд ли Генри Уитмен позвал ее на Даунинг-стрит только, чтобы польстить.
– Вы хотели видеть меня по какой-то конкретной причине?
– Не совсем.
Уитмен поднес к губам чашку. Алексия чувствовала его изучающий взгляд. В нем светились недоверие и настороженность, которых она не могла понять. «Что он хочет знать? И почему бы просто не спросить?»
– У вас есть какие-то планы на лето? Вероятно, снова собираетесь в Штаты?
Разговор становился все более странным.
«Какое дело Генри Уитмену, где я буду отдыхать? Или пытается избавиться от меня?»
– В общем, нет. Не в этом году. Мы остаемся в Англии. Этот абсурдный праздник, который Тедди устраивает в Кингсмире, требует больше труда, чем саммит «Большой семерки».
– Ах да! – кивнул Генри. – Праздник.
К этому времени весь Вестминстер знал, что очаровательный старый остолоп, муж Алексии де Вир, отмечает в Кингсмире, одном из самых красивых домов Англии, триста лет истории семьи. Все, кто представлял собой что-то в европейской политике, бизнесе и шоу-бизнесе, поспешат приехать туда. Все равно что бал «Уайт Тай энд Тайара» Элтона Джона минус фактор вульгарности [12] .
– Насколько мне известно, вы приедете? – спросила Алексия.
– Конечно.
– С Шарлоттой?
Генри нахмурился:
– Естественно. Я не привык посещать светские мероприятия в одиночку.
– Разумеется.
Вот оно снова. Потянуло ледяным холодком.
– Мы вернемся из Сицилии за день до этого, но определенно будем на празднике.
После неловкого молчания премьер-министр задал несколько вежливых вопросов о предстоящей поездке Алексии в Париж вместе с Кевином Ломаксом. Министерство торговли тоже имело отношение к сделке с «Рено», хотя все знали о вражде Ломакса с министром внутренних дел.
– Как ваши отношения последнее время? – спросил Генри Уитмен.
– Сердечные.
Все знали, что Кевин жаждал увидеть ее голову на пике, так почему Генри потрудился задать такой вопрос?
– Не предвидите никаких проблем в поездке?
– Нет, премьер-министр. Никаких.
– Прекрасно.
Генри встал, показывая, что натянутая беседа окончена. Но когда Алексия взялась за дверную ручку, окликнул:
– Я хотел спросить еще кое о чем?
– Вот как?
– Ваш личный секретарь. Вы им довольны?
Алексия удивленно посмотрела на него:
– Эдвардом? Абсолютно. Он великолепен!
– Прекрасно! Супер! – улыбнулся Генри.
– Почему вы спрашиваете?
– О, просто так, просто так. Мне министерство внутренних дел кажется флагманом правительства. Хочу убедиться, что в трюмах все спокойно.
Алексия подняла бровь:
– Почему там может быть неспокойно?
– О, говорю же, все в порядке. Честно. Вы слишком много смысла вкладываете в мои слова. Я хотел убедиться, что у вас имеется вся необходимая поддержка. Если эту поддержку умеет обеспечить сэр Мэннинг, тогда прекрасно.
– Умеет.
– Вот и хорошо, – рассмеялся премьер. – Значит, проблем нет.
– Никаких, Генри.
Дождавшись ухода Алексии, Генри взял мобильник.
– Это я. Она только что ушла. У нас проблема.