Он задирает футболку, оголяя по-зимнему бледную кожу. Грубо, жадно ощупывает рукой живот, глубоко впиваясь ногтями и оставляя синяки. Потом вонзает нож ей в брюшную стенку, вводит глубже и делает им неровный поперечный надрез через все тело. Она кричит и отчаянно брыкается, но звук поглощается мячом.
Он смеется:
– А ну-ка, потише там!
Кирби всхлипывает и бормочет что-то нечленораздельное. Слова уже не имеют ни смысла, ни формы. «Не надо, пожалуйста! Не надо… Не смей! Не надо, ну, пожалуйста, не надо!»
Два дыхания приходят в унисон: его возбужденное сопение и ее быстрые, короткие, как у кролика, вздохи. Оказывается, кровь теплее, чем она думала. Сейчас такое ощущение будто описалась. И гуще. Может, уже все? Он закончил? Хотел немного ее проучить. Показать, кто здесь главный, – больше ничего не приходит на ум. Она не может заставить себя посмотреть на него. Боится понять по его лицу, что еще он собирается сделать. Поэтому лежит и смотрит на бледное утреннее солнце, проглядывающее сквозь листву, и слушает дыхание – тяжелое и быстрое.
Нет, не закончил… Со стоном она пытается хоть немного сдвинуться в сторону до того, как лезвие ножа коснется кожи. Он похлопывает ее по плечу, на губах играет свирепая улыбка, волосы прилипли к вспотевшему от напряжения лбу.
– Кричи громче, милочка, может, кто и услышит, – хрипит он. Его дыхание отдает карамелью.
Незнакомец вводит нож глубже и поворачивает лезвие. Она кричит изо всех сил, но мяч во рту приглушает звуки. В ту же секунду Кирби презирает себя за то, что повинуется ему, не сумев сдержать крик. Это чувство сразу сменяется благодарностью, что он не заставляет ее молчать, и стыд лишь усиливается, а сделать ничего не может. Так стыдно, что тело полностью подчинилось своей плотской природе, слабой и продажной; готово на все, лишь бы прекратилась боль. Лишь бы был шанс выжить… Господи, помоги! Она закрывает глаза, чтобы не видеть, к чему он готовится и как он там теребит свои штаны.
Он делает ножом резкое движение вниз и вверх с какой-то предопределенностью, привычным выверенным движением. Будто он должен был оказаться здесь. И будто она всю жизнь шла к этому месту. Сквозь жгучую боль Кирби чувствует, как лезвие доходит до жировой ткани. Словно отсекает филейную часть. Пахнет как на скотобойне, кровью и дерьмом. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Вдруг раздается жуткий шум, страшнее и отвратительнее, чем его дыхание и разрезаемая плоть. Кирби открывает глаза, поворачивает голову и видит, что Токио, словно в припадке, трясет и крутит головой. Он рычит и хрипит через зияющую рану в горле. Оскаленные зубы покрыты кровавой пеной. Поваленное дерево ходит ходуном от его движений. Проволока, обмотанная вокруг ветки, врезается в кору, и от сотрясений она слетает лохмотьями вместе с лишайником. Вокруг шеи пса яркие пузырьки сложились жутким кровавым ожерельем.
– Не надо, – с трудом выдавливает Кирби. Получается «И адо».
Он думает, что она обращается к нему.
– Я здесь ни при чем, милочка. Ты сама виновата. Зачем светилась? Ты сама меня вынудила.
Он прижимает нож ей к горлу. Ему не видно, что у него за спиной Токио вырвался на свободу и вот уже набрасывается, впивается зубами в руку. Рука с ножом дергается, лезвие проходит по поверхности, лишь надрезая сонную артерию, и орудие выпадает из рук мужчины.
Он рычит от ярости и пытается сбросить Токио, но челюсти сжаты мертвой хваткой. Пес всем весом тянет его вниз. Свободной рукой мужчина пытается нащупать нож, а Кирби делает попытку накрыть его своим телом. Но ее движения слишком медленные и плохо скоординированы. Он успевает выхватить нож из-под нее, резким точным ударом всаживает его собаке в горло и, держась за рукоять, сбрасывает тело с руки под предсмертный хриплый выдох.
Она не может и не хочет больше сопротивляться. Закрывает глаза и притворяется мертвой, но по щекам текут предательские слезы.
Он подползает к ней, прижимая к груди раненую руку.
– Не валяй дурака, меня не проведешь. – Харпер тыкает пальцем в рану на шее.
Кирби уже не может и не пытается сдержать дикий вопль, сердце начинает выталкивать кровь из тела.
– Очень скоро вся кровь вытечет.
Он сует ей в рот пальцы, сжимает теннисный мячик и вытаскивает его изо рта. Она изо всех сил кусает его, впиваясь зубами в большой палец. Во рту становится еще больше крови, но на этот раз она хоть чужая. Мужчина ударяет ее кулаком в лицо, и Кирби на мгновение теряет сознание.
Через некоторое время она приходит в себя. Стоит ей открыть глаза, как боль шоковой волной окатывает ее с ног до головы, будто обрушивается наковальня Хитрого Койота. Слезы льются из глаз. Ублюдок ковыляет прочь, держа костыль в свободной руке. Вдруг останавливается и, не поворачиваясь, роется в кармане.
– Чуть не забыл. – Бросает в нее зажигалкой, и та падает в траву, около головы.
Кирби лежит, не шелохнувшись, ожидая смерти. Или когда прекратится боль. Но не происходит ни того ни другого. Вместо этого со стороны Токио раздается какое-то хрюканье, как бы в подтверждение того, что и он еще жив. И тут Кирби ощущает, как ее заливает ярость. Вот ублюдок!!!
Она переносит вес тела на бедро и пробует подвигать кистями рук, пробуждая нервы, которые, в свою очередь, посылают слабый пунктирный сигнал в мозг. Пальцы слушаются плохо, но, мокрые от крови, двигаются легче. «Аэрозоль WD40 подойдет лучше бинтов», – приходит вдруг в голову, и это смешно, а еще больше – неожиданно для нее самой. Крыша поехала?
С огромным трудом, превозмогая боль, Кирби высвобождает одну руку и пытается сесть, но теряет сознание. Через некоторое время повторяет попытку, и через четыре минуты все-таки поднимается на колени. Она точно знает, сколько проходит времени, потому что считает секунды. Это единственный способ сосредоточиться и не потерять сознание. Оборачивает куртку вокруг талии, пытаясь остановить кровь. Но не может завязать. Руки сильно трясутся, мелкая моторика нарушена. Просто затыкает сзади в джинсы, как можно глубже.
Кирби опускается на колени рядом с Токио, он смотрит на нее и пытается вильнуть хвостом. Поднимает его, перекатывает на предплечья, а затем на грудь. Пес чуть не выпадает.
Пошатываясь, нетвердыми шагами Кирби двигается к тропе, на звук волн, неся собаку в руках. Ее хвост глухо ударяется о ее бедро.
– Все хорошо, малыш. Мы почти пришли. – Слова клокочут в горле. Кровь толчками выбрасывается из раны на шее и стекает на футболку. Как трудно оторвать ногу от земли, чтобы сделать шаг… Гравитация усилилась в миллионы раз. И не из-за веса собаки, чья шерсть пропитана алым. Это вес мира. Кирби вдруг чувствует, как что-то выпадает у нее из живота, что-то жаркое и скользкое. Не может она об этом думать.
– Почти пришли. Почти пришли…
Деревья расступаются перед бетонной дорожкой, ведущей к пирсу. Рыбак так и стоит там.
– Помогите, – хрипло выдыхает она, но слишком тихо, и ее не слышно. – ПОМОГИТЕ!