Через секунду он взвыл от осознания того, что совершил. Кровь стекала тоненькой ниточкой по подбородку, и язык его жадно слизывал вожделенные капли. Шатаясь и спотыкаясь, он кинулся прочь. Наспех набросил рубашку, почти добежал до двери…
Как вдруг…
…она распахнулась перед ним, и в комнату влетел высокий парень с отрешенным взглядом. Его длинные черные волосы был растрепаны по плечам. Глаза полны тревоги, лицо – сплошное беспокойство.
Они едва не столкнулись на пороге – Виктор вынужден был уступить дорогу, попятиться назад… Но рука незнакомца остановила его. В ней мелькнуло лезвие ножа – короткий всполох на мгновение ослепил беглеца. А когда зрение вернулось, писатель увидел острие древнего клинка – перед глазами переливалось и мерцало серебро.
Люция били долго.
Сначала стражники использовали для этой цели только руки и ноги, потом в ход пошли железные нагайки. Наконец, когда жертва перестала подавать признаки жизни, палачи оставили в покое измученное тело и поспешили покинуть место избиения.
Очнулся Люций только через час. И не поверил в то, что еще жив. Жив и способен видеть. Он кое-как доковылял до дома и упал в прихожей на глазах сестры.
К его удивлению, Камелия не стала расспрашивать его о том, кто нанес ему все эти побои, а он не стал отказываться от ее помощи и с благодарностью принял нежность и заботу сестры. Это позволило ей вновь обрести надежду на восстановление их прежних отношений. Правда, надежду весьма недолгую.
Обработав его раны, она перевязала ушибленные места и уложила брата спать.
На следующий день в доме поэта появился лекарь. Какого же было его удивление, когда вместо жестоко избитого молодого человека он увидел совершенно здорового парня, не нуждающегося в чьей-либо помощи.
Сие чудо Люций объяснить не смог, и Камелии пришлось придумывать историю о чудодейственном бальзаме, полученном ей в дар от покойной матери.
– Что скажешь? – спросила она брата, когда лекарь покинул дом.
– А что сказать? Я знаю ровно столько же, сколько и ты.
– То есть, по-твоему, это нормально? Вчера ты едва дышал, а сегодня от ужасных побоев и следа не осталось!
– Послушай, говорю же, я не знаю, каким образом они исчезли.
– Это что-то напоминает мне.
– Только не путай это с моим прозрением.
– Я чувствую, что здесь замешано колдовство.
– Не говори ерунды, – поэт попытался отмахнуться, но Камелия поймала его руку.
– Я не знаю, что с тобой происходит, Люций. Но мне кажется, что ты играешь с огнем. Никогда и никому просто так не дается такое. – Я же сказал, что встретил друга, который помог мне… – Он что, сделал тебя бессмертным?
– Послушай…
С трудом я еще могу поверить в то, что он исцелил тебя от слепоты. В конце концов, мы не могли обойти всех лекарей от бога! Но поверить в то, что за одну ночь он каким-то образом помог тебе избавиться от увечий, которые едва не свели тебя в могилу, я не могу.
– Как знаешь. Ты во всем видишь божественное или дьявольское начало. Но есть еще и третья сила…
– Люций, – до боли она сжала холодную руку, но ни один мускул не дрогнул на его лице, – прошу тебя, скажи мне правду.
– Я тебе уже все сказал.
После этих слов брата девушка поняла, что таким образом ничего от него не добьется и решила зайти с другой стороны.
– Скажи мне, ты ходил к ней?
– Нет, – он покачал головой. – Не ходил.
– Последний свой концерт Аника отменила, сославшись на недомогание.
– Да? И что же с ней произошло? Она не говорит?
– Во всеуслышание нет. Но молва судачит, что организацию ее тонкой творческой души нарушил внезапный визит сумасшедшего поклонника, после которого она не смогла настроить свои голосовые связки на нужную тональность.
– И ты думаешь, что этим поклонником был я?
– Я этого не говорила.
– Но подумала, – сказал поэт со вздохом. – Камелия, я не хочу говорить об этом.
– Пойми, Люций, мне страшно за тебя. В мире слишком много недоброжелателей и завистников.
– Поверь, мне нечего бояться.
– Но ты пропадаешь целыми ночами. Каждое утро я ловлю себя на мысли, что ты больше не придешь. И не из-за того, что разлюбил свой дом, и душа поэта потребовала простора и путешествий. А из-за того, что тебя убили.
– Убили? С чего ты взяла, что меня могут убить?
– Вчера пропал соседский мальчик. Изот Гальер, помнишь такого?
– Чистильщик обуви?
– Да.
– И что же с ним случилось?
– Никто ничего не знает. Парень как обычно ходил на озеро ловить рыбу, но ни к вечеру, ни к утру следующего дня не вернулся.
Поговаривают, что теперь уже не вернется никогда. И еще говорят, что в округе завелся убийца. Невидимка.
Невидимка? – поэт сконфузился. – Ты шутишь. Здесь со времен первых поселенцев, наверное, никого не убивали.
– А сейчас в Лунной Бухте пропадают люди. И это сильно беспокоит всех.
– Не думаешь ли ты, что и я так же могу пропасть?! – короткая усмешка скользнула по его губам.
– Соседи боятся отпускать своих детей на улицу не только ночью, но и днем. Зара, дочь пекаря Соломона, помнишь ее (?), пропала днем. Ее ходил искать отец с сыновьями, но безрезультатно.
– А каковы успехи скобров?
– Они тоже ничего не нашли и, думаю, уже не найдут.
– Почему?
– Потому что опять никто ничего не видел.
– Но ведь если их убили, должны остаться тела. А если тела не нашли, то это еще не значит, что их убили.
– По-твоему, они просто исчезли и все? Что это может быть?
– Да все что угодно. Например, похищение, – он попытался усмехнуться, но в последний момент сдержался. На подсознательном уровне сработал былой человеческий рефлекс, который дал ему понять (правда, уже не так настойчиво, как раньше), что данный диалог – не самое подходящее время для шуток.
– Священное собрание установило плату за любую информацию о похитителе или убийце. Они сделают все, чтобы поймать его. Но, прежде всего, мы сами должны быть очень осторожными.
– Священное собрание – сборище тупоголовых христиан, для которых нет ничего важнее собственной гордыни! Вряд ли у них что-то получится.
– Не говори так. Вспомни, кто помогал нам, когда отца не стало.
– Да, я все помню, но это не значит, что теперь мы им должны всю жизнь!