В кухню вошла Катерина, которая все с так же поджатыми губами протянула Бунину два паспорта.
– Катерина, – Иван заглянул в один из паспортов, – Юрьевна, как вы узнали об убийстве?
– Я услышала шум в подъезде. Вернее, началось все с того, что я в окно выглянула и увидела, что Егор подъехал. Поставила ужин разогревать, но его почему-то долго не было. Потом хлопнула подъездная дверь, у нас пружина очень тугая, так что слышно, потом раздались какие-то шаги… Быстрые очень, бежал кто-то, а потом такой звук, что упало что-то. И снова подъездная дверь хлопнула. В общем, я посмотрела в глазок, но ничего не увидела. Тогда я вышла на площадку и… – Глаза Катерины набухли слезами, губы повело в сторону, и она приготовилась заплакать, снова переживая давешний ужас.
– Вы решили, что это ваш муж?
– Да. – Катерина сглотнула подступившие слезы. – Я очень испугалась, что ему плохо, стала кричать. Потом на мой крик выскочила Нина и тоже закричала, а потом я увидела Егора, он снизу прибежал, и стали люди собираться, Вероника пришла и в обморок упала. Я не сразу поняла, что это не Егор лежит, а Сережа. И что его убили, тоже не сразу. Я сначала думала, что ему просто плохо стало.
– Понятно. – Бунин внимательно посмотрел на Егора, потом на Катерину. – Вот что, Катерина Юрьевна, вы бы шли к дочери. Давайте я с вашим мужем наедине пока поговорю. Хорошо?
– Хорошо, – согласилась Катерина, и Фомин поразился ее внезапной покладистости. – Вы сами себе чаю налейте тогда, а я все-таки попробую Юльку спать загнать. – По-старушечьи шаркая ногами, она вышла из кухни и закрыла за собой дверь.
– А скажите-ка, Егор Александрович, – Бунин с хитрым прищуром посмотрел на Фомина, – не кажется ли вам, что убить хотели вовсе не Родионова?
– Кажется, – спокойно ответил Егор. После того, как этот мучивший его вопрос был задан вслух, сформулирован во всей своей четкой неизменности, паника вдруг отпустила. Мерзкий скользкий спрут спрятал свои щупальца, даже дышать стало легче. – Более того, я абсолютно убежден, что на самом деле Серега погиб по ошибке.
– Вы так считаете из-за вашего сходства и одинаковых курток, или все-таки у кого-то есть весомый повод желать вашей смерти? – Задав этот вопрос, он открыл паспорт Егора и заглянув в него. – Так как, Фомин Егор Александрович?
Произнеся это сочетание вслух, Бунин ошарашенно поднял глаза от паспорта, внимательно посмотрел в породистое лицо Егора и длинно и от души выругался. Вечер пятницы, о котором он еще совсем недавно так сладко мечтал, закончился для него заказным политическим убийством. И тот факт, что убийца ошибся, ничего не менял в ожидающих Бунина глобальных неприятностях.
Из интервью Анастасии Романовой с майором Иваном Буниным:
– Иван Александрович, что заставляет вас каждый день приходить на свою работу, наполненную смертями, насилием, постоянным нарушением закона? Неужели вам не неприятно изо дня в день сталкиваться с проявлениями человеческих слабостей, страстей и всех смертных грехов?
– Конечно, мне неприятно. Я живой человек, с нормальными инстинктами. Мне физиологически неприятен вид крови, противны люди, которые могут совершить насилие, обидеть слабого, в угоду своим интересам лишить кого-то жизни. Но я вырос на советских фильмах, и моим самым любимым был фильм «Офицеры», в котором рефреном звучала замечательная фраза: «Есть такая профессия – Родину защищать». Я очень хотел быть военным, летчиком. Но в летное училище меня по состоянию здоровья не взяли, так что пришлось защищать Родину иначе.
– То есть на службу вы ходите из чувства долга?
– Напрасно иронизируете. Если бы все при принятии решений всегда руководствовались чувством долга, то мы бы жили совсем иначе.
– Жить, исходя из чувства долга, тяжело…
– Отнюдь… Не забывай долга, это единственная музыка. Жизни и страсти без долга нет. Это, кстати, Блок сказал.
– Начитанный страж правопорядка вызывает уважение. Но могу ответить вам другой цитатой. «Долг – начало рабства».
– Это точка зрения Гюго, которого, как видите, я тоже читал. Я ее не разделяю. Мне не приносит удовольствия видеть то, что я вижу, разговаривать с родственниками убитых и общаться с преступниками. Но кто-то должен это делать. Так почему не я? Я так вижу свой долг. И ничего плохого, смешного или стыдного в этом слове нет и быть не может. Настоящий мужчина должен жить, выполняя свой долг. Перед женой, перед матерью, перед детьми, перед Родиной, перед обществом. И пока это так, мир не утратит своих привычных очертаний. И это уже немало.
42 дня до выборов
Понедельник, как известно, день тяжелый. Особенно если понедельник начинается в субботу.
По крайней мере для Анастасии Романовой нынешний понедельник начался именно субботним утром. В 8 часов ее разбудил Фомин, который напряженным голосом сообщил, что его хотели убить, и лишь по случайности (язык не поворачивался назвать ее счастливой) жертвой преступника стал ни в чем не повинный сосед.
От ужаса Настя осипла. Путаясь в штанинах джинсов, она допрыгала до ванной комнаты, где плеснула себе в лицо холодной водой, кое-как почистила зубы, заплела привычную косу и, не выпив кофе, примчалась в штаб, где уже сидел мрачный Котляревский.
Вместо простого «здравствуйте» у Насти получилось лишь какое-то неразборчивое шипение. Она, как выброшенная на берег рыба, открывала и закрывала рот, но слова не шли.
– Голос потеряла? – уточнил Котляревский, глядя на ее безуспешные попытки выдавить хоть слово. – Простыла или на нервной почве?
Настя сначала отрицательно покачала головой, потом покивала.
– Ага, понятно. Разберемся. Правда, сначала со всем остальным, потом с твоим голосом. Видишь, девонька, что тут у нас делается? Никак я не думал, что они на убийство пойдут. Ради чего? Ради каких-то дурацких выборов!
– Сергей Иваныч, Фомин снимется? Или будет продолжать? – Этот вопрос Настя размашисто написала на листе бумаги и подсунула под нос Котляревскому.
– Сказал, ни за что не сдастся. – Вопрос того совсем не удивил. Было видно, что и он уже успел задать его Егору. – Он семью сейчас в Питер отправляет, у них там родственники. Поезд в 12 часов. Проводит и приедет. А мы до этого времени должны решить, как нам дальше действовать. Сейчас Костя и Анюта подъедут, и будем думать.
Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Стрелецкий. За его спиной маячил крепкий амбал с широченными плечами и приплюснутым носом. Почему-то Настя испытала острое чувство облегчения, увидев Игоря. Казалось, само присутствие этого человека рядом делает жизнь упорядоченной и спокойной. Он знал о неудавшемся покушении, он был вместе с ними, и Настя была убеждена, что он что-нибудь придумает.
– Здравствуй, Игорь, – хотела воскликнуть она, но вместе этого снова жалобно засипела.