— Все спокойно, милорд.
— Ни звука?
— Ни звука.
Николас глубоко вздохнул. Все ясно, она приберегла свой гнев к его возвращению.
— Вели закладывать карету, Тиндэйл. Наверху было тихо как в могиле. Люси, хорошенькая служанка, с которой Николаса связывали весьма теплые отношения, не осмелилась бы зайти туда без приглашения, камердинер Харрис спал в своей комнате, он ожидал хозяина только к утру. Кроме Тиндэйла, никто не знал, что в доме находится таинственная незнакомка.
Секунду помедлив у спальни, Николас отпер дверь и быстро распахнул ее. Он прикрыл голову рукой, опасаясь, что сейчас в него полетит ваза, но ничего не произошло. Тогда он взглянул на свою пленницу и застыл.
Она стояла у окна и удивленно смотрела на него. В ее взгляде не было ни смущения, ни испуга. Глаза с необычным разрезом казались темно-голубыми на фоне ослепительно белой кожи. Их ясная глубокая синева напоминала прозрачный хрусталь в оправе черных густых ресниц, а черные брови взлетали прихотливо изогнутой дугой. Полные, красиво очерченные губы, изящный прямой нос. Черные как вороново крыло волосы с мелкими завитками обрамляли лицо, отчего белая кожа приобретала оттенок полированной слоновой кости.
Незнакомка была так хороша, что захватывало дух. Но не только ее лицо поражало красотой. Невысокая, изящная, но в ее формах уже не было детской угловатости. Розовый муслин обрисовывал упругую грудь. Вырез платья, не такой дразняще глубокий, как у большинства туалетов подобного фасона, выглядел, пожалуй, еще более соблазнительным. Николасу вдруг захотелось чуть-чуть оттянуть его вниз, чтобы освободить из-под корсета прелестную грудь. Он чувствовал, как в нем, помимо его воли, просыпается желание. Господи, он, словно мальчишка, теряет над собою власть!
Отчаявшись взять себя в руки, Николас решил произнести хотя бы что-нибудь:
— Приветствую вас.
В тоне ясно слышалось: «Как у нас дела?» — и Реджи невольно улыбнулась. Он так великолепен. Но, помимо внешней красоты, в нем была еще какая-то особая притягательность, которая волновала и пугала ее. Он показался ей даже более неотразимым, чем дядя Энтони.
Незнакомец очень напоминал ей дядю Тони, и не только ростом и сложением, но и тем, как его взгляд оценивающе скользнул по ее фигуре. Ее любимый дядюшка часто смотрел так на женщин. Вероятно, этот незнакомец — отъявленный повеса. Кто бы еще отважился похитить свою любовницу у дверей чужого дома? Неужели он решил, что его дама и дядя Тони… Забавная ситуация.
— Я вас тоже приветствую, — ехидно ответила Реджи. — Неужели вам потребовалось столько времени, чтобы заметить свою ошибку?
— А мне теперь кажется, что я не сделал никакой ошибки, скорее наоборот. Вы ничуть не похожи на ошибку и с успехом могли бы занять освободившееся место.
Он закрыл дверь, прислонился к ней спиной, и дерзкий взгляд его янтарных глаз скользил по ее телу с головы до пят. Реджи сразу поняла, что рядом с ним молодая девушка не может чувствовать себя в безопасности. Но ей почему-то было не страшно, в голову даже закралась крамольная мысль, а не принести ли ему в жертву свою добродетель, не такой уж это тяжкий грех. Боже милостивый, да она совсем лишилась рассудка!
Реджи бросила взгляд на запертую дверь и высокую фигуру, преграждающую ей путь к отступлению.
— Стыдитесь, сэр. Надеюсь, вы не собираетесь компрометировать меня еще больше.
— Я охотно скомпрометировал бы вас, если бы вы мне позволили. Вы согласны? Подумайте хорошенько, прежде чем ответить. — Он широко улыбнулся. — Мое сердце в опасности.
Реджи засмеялась:
— Вздор! У таких, как вы, нет сердца. Николас был в восторге. Неужели ее ничто не может смутить?
— Мне больно, любовь моя, если вы сравниваете мое сердце с сердцем Мэлори.
— И не думаю, сэр, — возразила Реджи. — У Тони самое непостоянное сердце. По сравнению с ним любой мужчина покажется верным рыцарем. Даже вы, — холодно добавила она.
Услышать такое от любовницы? Николас не верил, что ему выпала подобная удача. В тоне девушки не было и тени недовольства, видимо, она принимает как должное, что Мэлори ей изменяет. Может, она решила сменить любовника?
— Неужели вам не интересно узнать, почему я привез вас сюда? — спросил Николас.
— Нет, — спокойно ответила она. — Я уже обо всем догадалась.
— Правда? — недоверчиво сказал Николас, ожидая услышать самое диковинное объяснение.
— Вы приняли меня за леди Эддингтон, — сказала Реджи, — решили сделать так, чтобы она пропустила бал, а сами отправились туда веселиться и танцевать всю ночь. Да?
— Что? — Николас был в шоке.
— Ну и танцевали?
— Нет.
— Ах да, вы, конечно, сразу заметили ее в толпе гостей. Хотела бы я посмотреть на вашу реакцию! — Она снова засмеялась. — Наверное, вы страшно удивились?
— Гм… ужасно, — не сразу вымолвил он. Как, черт возьми, она догадалась? Может, он проболтался спьяну? — У вас передо мной есть неоспоримое преимущество. Кажется, я наговорил вам много лишнего, пока вез сюда.
— А вы разве не помните?
— Очень смутно, — признался он. — Боюсь, вино сыграло со мной злую шутку.
— И это вас отчасти извиняет? Не беспокойтесь, вы сказали не так уж много. Просто я знаю даму, с которой вы меня перепутали.
— Вы знаете леди Эддингтон?
— Да, хотя не очень давно, я познакомилась с нею на этой неделе. Тем не менее она любезно одолжила мне свою карсту.
Николас стремительно пересек комнату и остановился рядом с девушкой. Вблизи она показалась ему еще более очаровательной. К его удивлению, она не сделала ни малейшей попытки отойти и доверчиво подняла на него глаза.
— Как вас зовут? — шепотом спросил он.
— Регина Эштон.
— Эштон? Если мне не изменяет память, это род графа Пенвича?
— Да. Вы с ним знакомы?
— Нет. Он владеет землей рядом с моим поместьем. В течение нескольких лет я пытался выкупить у него этот участок, но самодовольный осел… в общем, он мне отказал. Вы случайно не его родственница?
— К несчастью, да. Хотя и дальняя. Николас усмехнулся:
— Большинство дам почло бы за честь оказаться в родстве с графом.
— Правда? Им повезло, что они не знали графа Пенвича. Мы не виделись несколько лет, но вряд ли он изменился в лучшую сторону. Наверное, он все такой же самодовольный…
Она смущенно замолчала, и Николас ухмыльнулся.
— А кто ваши родители?
— Я сирота, сэр.
— Мне очень жаль.
— Мне тоже… Но я росла и воспитывалась в семье моей матери, где меня любят как родную дочь. А теперь не будете ли вы так любезны сказать мне, кто вы?