У генерала была не палатка, а вагончик. Железная коробка с душем и туалетом. Рядом Максим заметил обитую кожей грушу в форме человека среднего роста.
— Тренируюсь, — показывая идеальные ровные зубы, сказал генерал, увидев взгляд старлея. — Проходите.
Внутри было все более чем по-спартански. Ничего лишнего, что говорило бы об иной, личной, гражданской жизни. Разве что телевизор с видеомагнитофоном. Екимов и Максим сели за стол.
— Кофе, чай?
В дверь постучали.
— Входи, — не оборачиваясь и все так же веселым голосом человека, полного оптимизма и верящего в собственные силы, бросил Зубарь.
— Товарищ генерал, вызывали? — в дверь протиснулась голова с острым носом и седым чубом.
— А чего так долго, Николаев? Заходи.
Вошедший оказался подполковником с шевроном и знаками различия медслужбы.
— Николаев, я тут двадцать минут назад померил температуру. Тридцать восемь и семь. Вот тебе задание — поставить меня завтра в строй. Понял?
— Товарищ генерал, но я…
— Не выполнишь приказ, влеплю выговор. Через час жди меня у себя.
— Есть, — грустно ответил подполковник и удалился.
— Екимов, я сколько тебя помню, а ты все подполковник. Руководство не любит?
— Лампочка светит, но не греет, полковничьи звезды греют, но… не светят…
— Ну, ладно… Я вот тебе чего скажу. С особистом нашим потом переговоришь. О бойце пойманном слышал?
— Да.
— Кроме этого бойца еще кое-что было. Наша разведка тут недалеко повоевала. Раненые есть. Кассеты видео изъяли, флаги, карты, литературу всякую. Чекисты мои маякнули, что ты по этой части. Поэтому в Ханкалу не звонили, будь она неладна, а напрямую тебе. Ты же, как я понимаю, сам себе начальник и хозяин?
— Не совсем…
— Ну, я в ваши чекистские дела не лезу. Но просьба есть. Смотри.
Генерал вставил изъятую видеокассету в магнитофон. На экране показалась физиономия Масхадова в окружении дюжины известных полевых командиров. Он ходил, что-то смотрел, потом камера перевела объектив в сторону, куда глядел непризнанный президент боевиков.
— Е! — вырвалось у Екимова.
На экране в непосредственной близости была сорок шестая ОБрОН.
— Скоро я уничтожу этот пионерский лагерь, — донесся голос Масхадова.
Далее последовали сцены обсуждения боевиками своих проблем и пути, по которому пойдет «освобожденная» Ичкерия.
— Поймать бы этого фуфлыжника, — выключив кассету, прокомментировал генерал, — я бы ему все объяснил, включая пионерлагерь. Но… Ты мне вот скажи… Там, вокруг холма этого, несколько КПП, РОПы, все просматривается и простреливается. Ездят только наши колонны. Как? Получается, наши его туда и привезли… А вы, выходит, и вся контрразведка — мышей не ловите. А солдаты да младшие офицеры не без глаз — сразу слухи, мол, Масхадова ФСБ охраняет, а Кремлю-де выгодно затягивание войны. Что прикажешь мне с этим делать? Объяснять — не поверят. Я сам до конца не пойму, в чем тут фишка, и не верю никому. Бить — не стану из-за такого. Так что, думай, подполковник.
От генеральского кубрика в только что отстроенное кирпичное здание штаба бригады двигались почти бегом.
— Хреново-то как все… — бубнил себе под нос Екимов. — Не было печали.
— А что тут особенного?
— Ничего, за исключением того, что поимеют нас по самое не хочу. С нашими наработками, конфидентами среди подразделений, местных и даже бандитов, проморгали такую гадость. Блин, Ливси прав на все сто процентов… Лохи мы.
— Кто?
— Зубаря так называют. Ты мульт «Остров сокровищ» смотрел? Там веселый все время доктор. Вот и Зубарь такой. Бой ли, залет по службе, проблемы личные — улыбка и смех. Человек любит жить. И жить именно так. Я его с первой кампании помню, когда он еще полковником был… В общем, Ливси… Но строгий донельзя. В сорок шестой офицеры при виде его дрожат как осиновый лист. А если сильно кто накосячил — может и ударить, и непременно — с улыбкой, а кулак — видел какой? — гиря. Тут случай был: пара смельчаков из отпуска на своих машинах через всю Чечню ехала. А он запрещает это дело. Узнал, вышел и — одной рукой! — запросто перевернул машины на крыши…
— Я буду говорить лишь с представителем центрального аппарата ФСБ, — долдонил задержанный дембель, — а вам запрещено меня задерживать.
— А я и есть представитель ДВК [21] ФСБ.
— Вы особист.
Увидев на пороге Екимова, «молчи-молчи» сорок шестой ОБрОН протер шею платком и вышел из помещения импровизированной камеры дознания, которую он же и оборудовал при штабе бригады. Железная дверь с лязгом закрылась, оставив задержанного наедине с глухими бетонными стенами.
— Здорово, Сань, — протянул бригадный чекист руку Екимову. — Сложный случай.
— Что так?
— На все вопросы говорит, что он из спецподразделения ФСБ и тут с особым заданием. И парень явно не псих.
— А документы? Хоть что-нибудь?
— На, смотри.
Особист передал Екимову документ с вытесненной золотом надписью: «Удостоверение сотрудника ФСБ РФ. СМЕРШ-2». Внутри, с печатями центрального аппарата и голограммой, была фотография бойца и указанная должность «младший оперативный сотрудник».
— Красивая липа, — улыбнулся Екимов. — Подаришь на память?
— Липа ли, Саш?
— Да ты на печати посмотри… Такие вот следы, — и подполковник показал пальцем на каемки печати и буквы, — знаешь, от чего?
— Нет.
— Берется яйцо, сваренное вкрутую, чистится от скорлупы и, еще горячее, накладывается на оригинальную печать и сразу на дубликат-липу. В итоге — отличить от оригинала сложно… но можно. Ну, давай я этого орла проверю…
Екимов вошел в кабинет, взял за дужку стул и, развернув его спинкой к задержанному, сел. Справа, облокотившись на стену, встали Михайленко и чекист бригады. Подполковник пристально смотрел в глаза бойцу и молчал. Солдатик стал заметно нервничать.
— Вы из центрального аппарата? — спросил он.
Екимов медленно кивнул.
Солдат ждал вопросов, но их не было. Екимов лишь смотрел на него. Затем встал, обошел стол и наклонился со спины над ухом задержанного.
— Мне надо знать, не засланный ли ты казачок, понимаешь? — шепотом спросил он.
Боец попытался развернуться, но Екимов его удержал:
— Смотри вперед, только перед собой. Фамилия, имя и отчество вашего командира?
— Я не имею права, товарищ подполковник, — глядя перед собой, ответил задержанный.