Я залезла в кресло с ногами и стала думать. На голодный желудок думается лучше, хотя, по правде сказать, есть не особенно хочется после торта.
Интересно, с кем говорил Андрей, и кто эта дура. Я догадываюсь, конечно, но, возможно, ошибаюсь, не хочется о себе плохо думать. Раздался звонок в дверь, мысли сразу разбежались, а я пошла открывать. Кого это принесло? Посмотрев в глазок, чуть не рухнула – это Саша! А я даже волосы после душа не уложила и была в старом ситцевом сарафанчике.
Я открыла дверь и с визгом бросилась ему на шею. Саша, не удержавшись, упал вместе со мной и, кажется, больно треснулся о соседскую тумбочку, которую вытащили на лестничную клетку за ненадобностью. Он скривился от боли и еле поднялся.
– Может, войдем? – и стал собирать коробки и пакеты. Я помогла ему затащить все в квартиру и смотрела на него, пока он таскал что-то на кухню, а что-то в комнату. Ой, какой он красивый, загорелый. Ага, значит, он там загорал и, наверное, не один. Наконец, он оторвался от своих свертков и посмотрел на меня.
– Ну, здравствуй, красавица моя, – сказал он с улыбкой и обнял меня.
Мы так долго целовались, что казалось, я вся растворилась, растаяла… меня просто нет… Потом он потащил меня в спальню и не отпускал ни на минуту, даже не знаю, как нам удалось раздеться.
– Птичка моя, я не могу без тебя. Вляпался как последний дурак.
– Что значит вляпался? – Обиделась я, поднимая голову у него под мышкой. Совсем ты не дурак, – и спрятала голову обратно. – А очень даже умный и красивый, и загорелый. Ты что, там загорал? – Я высунула голову и пристально посмотрела ему в глаза. Глаза смеялись, но сказал он совершенно серьезно. – На один день вывозили в Пушкино на природу.
– С девушками? – Невинно спросила я.
– Ты что, с какими девушками? Там были солидные мужики, – заверил он меня.
– Знаю я этих солидных мужиков. Про них в журналах пишут, как они развлекаются. Тебе надо поменять работу, – безапелляционно заявила я.
– Зачем? – очень искренне удивился он.
– Я, пожалуй, с Петькой поговорю, – проигнорировав вопрос, продолжала я, – у тебе же есть высшее образование. Может, можно к ним в салон пойти менеджером. Первое время, конечно, будет тяжело, но я зарабатываю сейчас неплохо, и потом можешь жить у меня, чтобы квартиру не снимать.
Внезапно он поцеловал меня, потом задышал мне в шею и прошептал: «Я люблю тебя». Я хотела ответить, что тоже его люблю, но вдруг он не то сказал, просто мне показалось. – Шурик, скажи еще раз, – попросила я.
– Что?
– Ну, что ты сказал.
– А что я сказал? – Дурачился он.
– Не хочешь, не говори, я ушла, – и хотела встать, но он удержал меня, уткнулся носом в шею и прошептал: «Я люблю тебя».
Ну, теперь-то я поняла и совершенно счастливая пошла на кухню. Саша тут же поднялся за мной.
– Есть хочу ужасно, он открыл холодильник. Его взору открылась нерадостная картина: холодильник был девственно чист.
– Я не ждала гостей, – заметила я.
– Вот дурак, ведь я все привез. Как тебя увидел, все выскочило из башки. Разворачивай пакеты, я по дороге из аэропорта заезжал в ресторан, – давай посмотрим, что там.
Он стал вытаскивать из пакетов разные деликатесы. Запах пошел обалденный. У меня началось обильное слюноотделение.
– Смотри, это креветки в чесночном соусе, это суши, не знаю, любишь ты или нет, а вот это фирменное блюдо, какая-то редкая рыба еще теплая, ну а там икра, мясное ассорти и устрицы. – Он ловко разложил все эти лоточки, я достала тарелки.
– Бокалы не забудь. Мы будем пить очень хорошее вино.
– Сливовое? – Вырвалось у меня.
– Почему сливовое? Хотя оно тоже вкусное. Нет, это французское вино…
– Ну, давай, – он разлил вино. – Я хочу выпить за тебя, чтобы ты никогда не менялась.
– В каком смысле? – уточнила я. – Чтобы не старилась?
– Нет, не то, чтобы характер не менялся.
– Мой характер вполне сформировался и меняться не собирается, – я успокоилась и вдруг вспомнила-
– Ой, у меня же хлеба нет.
– Не расстраивайся, можно и без хлеба.
– Да? Действительно от хлеба только поправляешься, – сказала я с набитым ртом, хватая все подряд.
Было очень вкусно, кроме устриц, хоть Саша и уговаривал меня попробовать, я не стала рисковать. Потом он начал меня расспрашивать про машину. Я рассказала в красках, как мы ее покупали, как меня мухомором обозвали, и как я умно повела себя с Николаем. Саша тут же подхватил меня на руки и понес в спальню.
После такого количества еды я думала у нас ничего не получится… Но все получилось замечательно, а потом мы незаметно заснули.
* * *
Утром, стараясь не разбудить Сашу, я убрала остатки нашего пиршества, все перемыла, привела себя в порядок и решила сходить за хлебом. Хотела предупредить Шурика, но жалко было его будить.
У подъезда немного поговорила с вездесущей Марьей Степановной и пошла в сторону кинотеатра. Только вышла из двора, меня кто-то окликнул. Обернувшись, увидела Андрея, он вышел из машины и начал путано объяснять про маму, которую вчера положили в 50-ую больницу, а он не может найти ее.
– Что ее искать-то? Выедешь на Вучетича – вот тебе и больница.
– Здесь проезд закрыт. Ты не могла бы показать, это ведь недалеко, – уговаривал он меня, приглашая в машину, красивую, между прочим.
Нехорошее предчувствие зашевелилось в душе. Принципиально села на заднее сиденье, рядом с ним, мне сидеть не хотелось. Хоть я его и не переваривала и даже подозревала, пока не знаю в чем, но мама в больнице – это святое, надо помочь.
Я показала ему дорогу через наш двор, мимо нашего дома, в окно увидела Марью Степановну, она вроде, тоже меня заметила, а потом мы повернули на улицу Вучетича. Он остановился, обернулся ко мне и вдруг зажал мне рот какой-то вонючей тряпкой. Сознание стало уплывать, тело не слушалось, и я провалилась в черноту…..
Очнулась от толчков, голова раскалывалась, тело ломило. Я лежала бревном на сидении. Машина подпрыгивала, как будто проезжала по ребрам динозавра. Меня затошнило. С трудом разлепила глаза, тут же поплыли желтые круги, и все завертелось. Пожалуй, лучше их закрыть и попытаться понять, что же произошло.
Я вышла за хлебом, встретила Андрея, села к нему в машину. Потом машина остановилась, и он заткнул мне нос какой-то тряпкой с тошнотворным запахом. Зачем я села в машину, ведь было нехорошее предчувствие, так нет же. Маму его пожалела. Дура! Коза! Овца! Как там еще меня называли, вошка какая-то. Нет, нельзя себя ругать. Лучше я его буду ругать. Сволочь! Козел! Баран! Господи даже ругательства никакие в голову не лезут, не говоря уже о конструктивном мышлении. Я где-то услышала эту фразу. Звучало красиво, но непонятно, хотела где-нибудь ввернуть, но случай не представился.