– Он утрет губы, – сказал Мерсье, – сунет салфетку в кольцо, возденет руки к небесам и возопит: «Блаженны мертвые, коих уж нет!»
– Если бы он разбил рюмку, – сказал Камье, – мы бы первые его осудили. Но ничего подобного не было.
– Забудьте об этом инциденте, – сказал Мерсье. – Он не повторится. Правда, Тото?
– Подайте губку, – сказал Камье, – как у святого Матфея.
– И принесите нам то же самое, – сказал Мерсье. – Вкусный у вас виски.
– Давненько я не пробовал такого хорошего виски, – сказал Камье.
– Черешневую? – сказал управляющий.
– Двойняшневую, – сказал Камье.
– Да, – сказал Мерсье, – всего по два, только задница одна. Похороны послезавтра. Правда, Тото?
– Это все из-за организатора, ему же наплевать, – сказал Камье.
– Из-за организатора? – сказал управляющий.
– Каждому олуху свое бремя, – сказал Мерсье. – А вы не знали? Иногда он сбивается с курса. Вас это удивляет?
– Уймите его, – сказал управляющий. – Не толкайте меня на крайние меры. – Он удалился. Он был тверд без жесткости, человечен без заискивания, у него было чем оправдаться перед своими завсегдатаями, по большей части мясниками, которых смерть агнца сделала несколько нетерпимыми.
Принесли по второй порции выпивки. Сдача с первой осталась лежать на столе. – Это вам, друг мой, – сказал Камье.
Управляющий переходил от группы к группе. Мало-помалу в зале опять воцарилось оживление.
– Как можно говорить подобное? – сказал Камье.
– Думать такое – и то оскорбительно, – сказал Мерсье.
– По отношению к человечеству, – сказал Камье.
– И к животным, – сказал Мерсье.
– Бог ему судья, – сказал Камье.
– Вот именно, – сказал Мерсье.
Уотт, казалось, уснул. Ко второму стаканчику он не притронулся.
– Немного воды? – сказал Камье.
– Оставь его в покое, – сказал Мерсье.
Мерсье встал и подошел к окну. Он просунул голову между шторой и стеклом, что, как он и предвидел, позволило ему увидеть небо. Оно еще не потускнело. Одновременно он заметил – о чем и не подозревал – что с неба падал тонкий и, наверно, ласковый дождик. Стекло не намокло. Мерсье вернулся к столику и снова сел.
– Знаешь, о чем я часто думаю? – сказал Камье.
– Дождь идет, – сказал Мерсье.
– О козе, – сказал Камье.
Мерсье смущенно смотрел на Уотта.
– Ты не помнишь? – сказал Камье. День хватал за душу скверной погодой.
– Где я видел этого типа? – сказал Мерсье. Он отодвинул назад стул, пригнулся и снизу стал всматриваться в лицо, сплющенное под шляпой.
– И старый Мэдден тоже… – начал Камье.
Внезапно Уотт выхватил у Камье трость, размахнулся и в ярости грохнул ею по соседнему столику, за которым перед растянувшейся надолго кружкой пива человек с бакенбардами читал газету и курил трубку. Случилось то, что должно было случиться, стеклянный столик разлетелся вдребезги, трость переломилась пополам, кружка опрокинулась, а человек с бакенбардами полетел навзничь, по-прежнему сидя на стуле, с трубкой в зубах и газетой в руке. Уотт швырнул остававшийся у него в руках конец трости в сторону стойки, свалив оттуда несколько бутылок и уйму стаканов. Уотт дождался, пока затих разнообразный стук и звон, а потом взвыл:
– К чертям собачьим такую жизнь!
Мерсье и Камье, словно их дернули за одну и ту же веревочку, стремительно допили свои стаканы и побежали к выходу. Там они обернулись. Какофонию на мгновение перекрыл полузадушенный рев:
– Да здравствует Квин!
– Дождь идет, – сказал Камье.
– Я тебе говорил, – сказал Мерсье.
– Ну, пока, – сказал Камье.
– Не проводишь меня немного? – сказал Мерсье.
– Тебе куда? – сказал Камье.
– Я теперь живу на другом берегу канала, – сказал Мерсье.
– Мне не по дороге, – сказал Камье.
– Оттуда такой вид открывается, не пожалеешь, – сказал Мерсье.
– Не думаю, – сказал Камье.
– Ну как хочешь, – сказал Мерсье.
– Нет, серьезно, – сказал Камье.
– Пропустим по последней, – сказал Мерсье.
– У меня ни гроша, – сказал Камье.
Мерсье сунул руку в карман.
– Нет, – сказал Камье.
– У меня есть, – сказал Мерсье.
– Нет, я сказал, – сказал Камье.
– Это похоже на полярные цветы, – сказал Мерсье. – За полчаса управимся.
– Каналы меня больше не волнуют, – сказал Камье.
В молчании дошли до конца улицы.
– Теперь направо, – сказал Мерсье. Он остановился.
– Что с тобой? – сказал Камье.
– Я останавливаюсь, – сказал Мерсье.
– Так ведешь ты меня, – сказал Камье, – смотреть на твои чертовы прыщики или не ведешь?
Свернули направо, Камье по тротуару, Мерсье по ручью.
– Да здравствует кто? – сказал Камье.
– Мне послышалось «Квин», – сказал Мерсье.
– Это, по-моему, кто-то несуществующий, – сказал Мерсье.
Виски все-таки пошел им на пользу. Для стариков они шагали довольно споро. Камье жалел о своей трости.
– Жаль мне трости, – сказал Камье, – еще отцовская.
– Ты мне никогда не говорил, – сказал Мерсье.
– Знал бы ты, – сказал Камье.
– Знал бы я что? – сказал Мерсье.
– В сущности, – сказал Камье, – мы говорили о чем угодно, кроме нас самих.
– Плохо работали, – сказал Мерсье, – я и не спорю. – Он подумал. И произнес обрывок фразы: – Может, мы бы…
– Какой глухой закоулок, – сказал Камье, – не здесь ли мы потеряли рюкзак?
– Недалеко отсюда, – сказал Мерсье.
Между высокими старыми домами полоска бледного неба казалась еще уже, чем улица. А должна бы, наоборот, казаться шире. Ночь шутит иногда такие шутки.
– Теперь все в порядке? – сказал Мерсье.
– Как? – сказал Камье.
– Я спрашиваю, как ты сейчас, в порядке, более-менее? – сказал Мерсье.
– Нет, – сказал Камье.
Спустя несколько минут на глаза ему навернулись слезы. Старики, вопреки тому, что можно подумать, довольно легко пускают слезу.
– А ты? – сказал Камье.
– Тоже нет, – сказал Мерсье.
Дома становились все реже, расстояние между ними – все больше, небо делалось просторнее, им вновь было видно друг друга, достаточно было только голову повернуть, одному вправо, другому влево, поднять голову и повернуть. Потом вдруг все перед ними расступилось, пространство словно распустилось подобно бутону, земля исчезла в тени, которую она отбрасывает в небеса. Но подобные развлечения всегда недолги, и им тут же нанесло удар их собственное положение, а именно – положение двух людей, высокого и низенького, на мосту. Мост сам по себе был очарователен, если верить знатокам. Почему бы и нет? Как бы то ни было, он назывался Шлюзовым, причем с полным правом: чтобы в этом убедиться, достаточно было опустить голову.