Но как бы там ни было, раскопки нужно вести в радиусе четырех с половиной, даже пяти метров от точки, где находился колодец. А это значит, придется поднять сотню квадратных метров. Не исключено, что при расширении зоны поиска все полтораста метров наберутся. Это – только квадратных. И в глубину уходить неизвестно на сколько, но уж точно, что не на штык лопаты, даже не на два, не на три – больше. И благо, если Тютрюмов при прятании золота здесь, на Силантьевском лесокордоне, сделал все приблизительно так, как на даче Хазиахметшина. Ведь в концлагере «Свободном» – то есть тогда еще, в двадцатом году, на Муслимовской лесной даче, – он бросил золото на дно колодца…
Зимин поймал себя на мысли, что думает о золотом кладе, которого здесь, возможно, не было, как о реально существующем, находящемся совсем рядом, в пределах этого двора, и найти который – дело всего‑то усердной работы: копать да копать.
Однако шутка ли сказать: копать, перелопачивать несчетное число кубометров земли. Безумец разве что добровольно согласится приняться за это, когда грунт уже прихвачен первым морозцем, когда по‑воловьи завывают ветры, в стылом воздухе кружат снежинки, а через день‑другой снег того и гляди повалит густо, прочно ляжет до самой весны, в здешних краях – до конца апреля. Он всего‑то может позволить себе оставаться в Пихтовом еще пять дней, самое большее – неделю. И что же, всю неделю посвятить тому, что на пару с Бражниковым заниматься раскопками? Сергей, называя его кладоискателем, сравнивая с кочегаром из котельной местного техникума, не так уж далек от истины: по возвращении из Пихтового он только и занимался все свободное время сибирским кладом. На что вообще‑то похож при беспристрастном взгляде со стороны этот его второй приезд в Сибирь под самую глухую зиму?
От громкого, неожиданно зазвучавшего голоса Бражникова Зимин вздрогнул.
– Понял, – не сводя глаз с им самим же воткнутой лопаты на месте сровненного с землей старого колодца, сказал Бражников. – Теперь дошло.
– Что дошло? – спросил Нетесов.
– Почему колодец тогда обвалился, вот что. – Бражников быстро попеременно посмотрел на Нетесова, на Зимина.
– Почему? – спросили оба враз.
– Тютрюмов руку приложил!
– Да ну. Что‑то не то… – начал было Нетесов.
– Именно то, – прервал Бражников. – Если лиственничную клеть не трогать, она хоть двести лет простоит, ничего не случится, особенно когда водой напитанная. А я, помню, за год перед тем, как бревно из клети вывернулось, колодец чистить лазил. Обратил внимание: в одно из бревен две скобы проржавелые вбиты. Еще подумал: чья это дурья башка сделала? Но в голову тогда не пришло, что скобы эти крепят перепиленное бревно. Подумал: просто забыли, оставили. Те, кто строил. А это – Тютрюмов.
– Что Тютрюмов?
– Скобы эти вколотил. Когда тайник делал в колодце. Спустился в бадье, наверное, в колодец, выпилил или вырубил в этом самом бревне кусок, а потом еще в земле, которая за клетью колодезной, ямку вырыл. Чтоб золото положить. Сделал, вынутый кусок бревна поставил на место и скобами закрепил. Все. Тайник готов.
– Ну ты и фантазировать горазд, Иван Артемьевич. – Нетесов улыбнулся, покачал головой.
– Да никакие это не фантазии, – возразил Бражников. – Никакой уважающий себя мастер не поставил бы всего одно испорченное бревнышко на скобы. Заменить легче. Да и скобы дороже стоили.
– Ну хорошо. Будь по‑твоему. – Нетесов сделал примирительный жест рукой. Он хоть и с недоверием, но внимательно слушал рассуждения Бражникова. – Когда ты заметил скобы, бревно ровно стояло?
– Конечно. Иначе разве бы я так оставил? Чинить бы тут же начал.
– А почему, по‑твоему, бревно от первого же удара такой эффект дало? Обвал почему произошел?
– Вот это вопрос, – живо подхватил Бражников. – Тогда не задумывался. А сейчас, кажется, понимаю. Потому, представляю, что он ямку для тайника крупнее, чем требовалось, вырыл. Пустота вокруг была. И в эту пустоту земля стала падать. Вокруг всей деревянной клети перемещалась постепенно, выход искала. Ну а куда она напрет? Где слабое звено, верно?
– Вроде так. – Нетесов кивнул. Излагаемую Бражниковым версию о вероятной причине обвала колодца он продолжал слушать, не пропуская ни слова, спросил: – А расследование по факту смерти проводилось?
– Какое особое расследование? – был ответ. – Несчастный случай, кто виноват? Допросили меня, сестру, приятеля Трофима – и точка.
– А на какой примерно глубине находилось выступавшее бревно?
– Я говорил, где‑то на середине. Считай, колодец здесь делать – это метров на тринадцать‑пятнадцать вглубь рыть.
– Шесть‑семь значит?
– Так примерно, – сказал Бражников.
– Не помнишь, Иван Артемьевич, когда завалило сестрина мужа… – Трофим его звали, да?
– Да, – подтвердил Бражников.
– Не помнишь, когда завалило в колодце Трофима, вся клеть сверху донизу рухнула или только до того бревна, по которому Трофим топором ударил?
– До половины, до бревна со скобами, – сразу же ответил Бражников.
– Ты сам это бревно, когда Трофима откапывали, видел?
– Может, и видел. Не помню. Да и…
– Продолжай, – попросил Нетесов.
– Что продолжать? Хотел сказать: не до этого было.
– А ниже клеть целой осталась?
– Целой. И верхушка вместе с воротом удержалась, только закосило ее. А то бы и мы следом сверзились.
– Ясно. – Сергей кивнул. – Значит, вы после обвала колодец очистили, погибшего достали и потом забросали колодец?
– Ну.
– А нижняя часть сруба там осталась?
– Да, – подтвердил Бражников.
– И по сей день там находится, – утвердительным тоном произнес Нетесов.
– Где ж ей еще быть, – сказал Бражников. Он пытался и не мог понять сути дотошных расспросов начальника пихтенского уголовного розыска.
Зато для Зимина не было загадок, к чему клонит, что хочет уяснить для себя Сергей из ответов престарелого внука лесообъездчика. Если действительно происходило так, как представляет Бражников, если впрямь командир Пихтовского чоновского уездного отряда устроил весной двадцатого года тайник в колодце, то помещенные за клетью драгоценности там и остались, разве что при перемещении грунта ушли чуть глубже вниз. При обвале колодца старались скорее откопать, поднять наверх погребенного там человека. Сделали это и закидали, сровняли с землей злосчастный колодец. Уцелевшая нижняя часть колодезного сруба осталась глубоко под землей. И устроенный там Тютрюмовым тайник сделался еще более недоступным…
Пока стояли на пятачке, где был некогда колодец, ветер попритих, зато полетели мелкие крупчатые снежинки. Они назойливо лезли в лицо и тут же таяли на коже.