– Не смейтесь – это подделка. И доказать это легко. Смотрите. – Елена Валерьевна проделала тот же самый фокус – взяла уже другую тарелку, приподняла и позволила лучу света упасть по касательной. В этом ракурсе все увидели округлое затемнение прямо в «тесте», то есть в самом фарфоре.
– Все очень просто. Это старый японский фарфор. Тех времен – начало двадцатого века. Но клеймо японцы ставили хитрое, словно тень между «тестом» и глазурью, до конца вывести его невозможно. Они, конечно на это место нужные клейма поставили, но на просвет, в определенном ракурсе, все видно.
Елена Валерьевна взяла в руки следующую тарелку и увидела ту же самую картину.
– Кстати, этот фарфор тоже очень старый и тоже дорого стоит, но не столько, сколько агитационный.
Немую сцену нарушил ворвавшийся в кабинет директора бодрый заведующий отделом учета музейных фондов:
– Что принимаем на хранение? У нас, говорят, здесь «бомба»!
Эта история получила широкую огласку, а Елена Валерьевна, за которой начали охоту журналисты, стала почти знаменитостью. Впрочем, ее это мало волновало, и если времени не было, а была срочная работа, она обходилась с представителями прессы почти грубо.
– Я занимаюсь делом и предпочитаю о нем не распространяться. Старинные предметы не любят шума. А фарфор еще не терпит хлопанья дверями. Рассыпаться может.
Потом эту байку на все лады повторяла одна молодежная газета. Сама же Елена Валерьевна любила другое известное высказывание. Когда-то очень давно в семье Тартаковских произошли события грустные. Мама маленькой Елены рассталась с мужем и уехала за границу. Все, что предшествовало этому, ускользнуло от внимания дочери, но само событие Лена запомнила из-за сплошных дурацких ситуаций – то папа пытается удержать маму, то мама плачет и запирается на кухне, то приезжает бабушка, папина мама, и противным шепотом ругает родителей Лены. Потом вдруг наступил покой и тишина, все старались говорить спокойно и даже весело, но от этого стало еще хуже. Объяснения взрослых, неискренние обещания, нарочито бодрые возгласы – маленького ребенка это мало когда обманывает. Ребенок живет ощущениями, чувствами, ему достаточно одной незначительной детали, чтобы почувствовать перемены того или иного свойства. Так и в семье Тартаковских – Лену не обманули внезапные гостинцы и оживленное внимание вечно занятого и погруженного в себя отца. Потом, когда мать уехала, когда в доме навели порядок – разложили вещи по местам, заполнили опустевшие полки, когда бабушка, мать отца, отплакав, нажарила пышных оладьев и открыла «запретное» малиновое варенье, Лена задала один-единственный вопрос:
– Хоть иногда она приезжать будет?
«Она» Лена произнесла немного грубо, потому что хотелось расплакаться.
– Конечно, может, не очень часто, но будет обязательно. Она ведь будет в другой стране жить, но это не значит, что она не сможет тебя увидеть, – замахала руками бабушка, странно кривляясь лицом. Так она подавала знаки отцу – мол, не огорчай дочь, не восстанавливай против матери. Лене не понравился ответ – в нем не было правды, во всяком случае, так ей показалось. Вечером, убирая вещи в шкаф, она вдруг обратила внимание на коллекцию фигурок, стоявшую за стеклом большого серванта.
– Пап, а можно мне их посмотреть?
– Конечно, – обрадовался отец. Дочь все эти дни произносила не больше двух предложений. – Конечно, открывай и рассматривай. Они очень интересные.
– А почему мама их собирала? Она мне никогда не рассказывала. – Лена вдруг подумала, что с отъездом матери вопросов появилось много, но отвечать на них уже некому. «Отчего же я раньше это не узнала?! У нее», – подумала девочка и стала слушать невнятное объяснение отца. Он, технарь, далекий от искусства, и сам не мог понять увлечение жены. Статуэки, шкатулочки, расписные чашки – мать покупала часто и, налюбовавшись, ставила на полку серванта. После ее отъезда это все стояло точно так же, словно ожидая следующего поступления в коллекцию.
– Я их все сначала на стол поставлю и рассмотрю, а потом верну на место. – Лена открыла дверцу и стала аккуратно вытаскивать тонкие вещицы. Отец же, почти не обращая внимания на дочь, углубился в какой-то технический журнал. За чтением он скрывал невеселые размышления о том, как скажется на их семье отъезд жены за границу. В те времена это могло привести к самым печальным последствиям.
Лена же, расставив на большом круглом столе содержимое шкафа, стала внимательно все изучать. И как бывает у детей, это изучение имело вид игры. Сначала она в одну сторону поставила зверей, в другую – фигурки людей, потом заинтересовалась фарфоровыми коробочками, затем вазами. Она их рассматривала, переворачивала, изучала, как нарисованы цветы, а у фигурок – глаза, нос и рот. Она погрузилась полностью в это занятие и даже не заметила, как наступил вечер. И как мысли ее вдруг перестали вертеться вокруг событий в семье. И уже не хотелось плакать, хоть и по-прежнему было жалко растерянного отца. И мир вдруг стал опять уютным, прочным, хотя и окружали ее сейчас весьма хрупкие изделия.
– Пап, а что там написано? Что это означает? – Лена перевернула статуэтку и показала отцу клеймо.
– Мама лучше знает, что, но вообще это клеймо, оно обозначает и место изготовления, и время по нему можно определить.
– Тут они у всех похожи, кроме нескольких…
– Ну вот и попробуй узнать, что это за значок. Когда и где сделали этого странного медведя? – Отец грустно улыбнулся.
– А как?
– В книгах. У мамы они были, вон на полке стоят, в библиотеке можно взять…
Весь следующий месяц Лена Тартаковская пыталась расшифровать эти таинственные значки. А еще через некоторое время, став уже взрослой девушкой, она прочла в «Саге о Форсайтах»: «Ничто не успокаивает нервы лучше, чем фарфор неустановленного происхождения!» Прочитав фразу, она вспомнила отъезд матери, горе отца, безалаберность почти осиротевшего дома, свою собственную растерянность и полностью согласилась с Джоном Голсуорси.
Лиза поднялась на десятый этаж пешком – лифт в огромном новом доме не работал. Боясь споткнуться и выронить тарелку, она прижала пакет к груди и, забывшись, так и позвонила в дверь.
– Лифт так и не сделали, – проронила сурово маленькая изящная женщина в темном костюме.
– Нет, – выдохнула Лиза.
– А это вы богатство прижимаете к себе? – Елена Валерьевна указала на пакет.
– Да, то есть нет. Я не знаю, как сказать…
– Ну, конечно, думаете, что богатство. Так думают все, кто случайно находит антикварный предмет.
– Нет, я, конечно, знаю, что эта тарелка стоит сто тысяч рублей. Во всяком случае, на аукционе ее могли купить бы за эти деньги. Но… но я больше ничего не знаю о ней. Но хочу узнать.
– Откуда у вас такая информация? Про стоимость? Не обольщайтесь. Мало ли кто что вам сказал. Есть рынок, спрос, он регулирует цены. Наконец, мода! Это тоже влияет. Ну, есть, конечно, безусловные вещи, которые стоят… Ну, это уже временем определено, сколько они стоят. Это шедевры или почти шедевры. – Елена Валерьевна впустила Лизу, аккуратно взяла у нее пакет с тарелкой и приказала: – Только никаких басен, типа по наследству досталось. Я вам забыла сказать, что провенанс предмета тоже оказывает влияние на цену.