– Провенанс? – растерялась Лиза.
– Да, именно провенанс! Это происхождение, история, продажи, участие в выставках… Все, абсолютно все, что могло с предметом происходить. Кстати, именно это зачастую бывает самым интересным. Бывает, что предмет так себе, черепок черепком, но история его может быть захватывающей, словно рассказ старого сыщика.
– Но, видите ли, я знаю, что такое провенанс. – Лизе наконец удалось вставить слово, но я не знаю ничего про эту тарелку.
– Как это?
– Так, я ее купила. Случайно, в числе других тарелок и кучи всякой ерунды. Я даже сразу ее не заметила.
– А у кого купили? – Тартаковская требовательно посмотрела на Лизу.
«Господи, я должна буду рассказывать про «блошку» и про то, как продавала вещи. Позор просто!» Лиза пыталась и правду сказать, и не признаться.
– У бабули купила. Ее родственники к себе берут, вещи она не захотела туда везти. Ей деньги были нужны. Она целый день простояла, никто ничего не купил. Я ей отдала деньги, чтобы она домой ехала. Она мне сказала, что там, в мешке, ерунда всякая, впрочем, действительно ерунда. Много битого, с трещиной. Но мне не важно, я ей хотела помочь. А вот откуда у нее – понятия не имею, я даже телефон не спросила у нее, да что там телефон, я не знаю, как звать ее!
– И где же вы это покупали-продавали? – не отставала Тартаковская.
– Ну, на рынке, на блошином рынке. Вы знаете, такой есть…
– Знаю. Одним словом, вы поступили благородно…
– Нет, мне просто было ее жаль. Увозят куда-то из своей квартиры, деньги ей нужны… Ну, не знаю… я…
– Так, понятно, пойдемте ко мне в кабинет, там все и посмотрим. – Елена Валерьевна указала куда-то в глубь квартиры.
Пока Лиза преодолевала пространство в несколько метров, она успела заметить две фарфоровые картины на стенах и несколько статуэток.
– Вот, присаживайтесь и показывайте, что у вас там.
Лиза села на кожаный диван и стала разворачивать пакет. «Зря я приехала, с какой-то ерундой. Надо было соглашаться на аукцион. Мне вечно что-то кажется. И потом, что кажется?! Цену я уже знаю, какая разница, какая там история?!» – мысленно корила себя Лиза. Здесь, в доме известного эксперта, ей вдруг показалось, что она беспокоит серьезного человека из-за полной ерунды.
– Вот. «Коломбина».
– Как? – Тартаковская посмотрела на Лизу удивленно.
– «Коломбина». Я ее так называю. Ведь Коломбина нарисована?
– Да, она. – Елена Валерьевна осторожно держала тарелку. – И тарелка так называется… Сейчас мы ее посмотрим.
Она заученными движения измеряла, взвешивала, постукивала тарелку. «Словно педиатр. Первичная диагностика», – усмехнулась про себя Лиза и старалась не шевелиться. Но Елена Валерьевна уже ее не слышала. Она принялась листать справочник, достала альбом, потом включила компьютер и там, среди множества изображений, нашла портрет Коломбины. Точно такой, какая была изображена на тарелке.
– Ну, вот ваша тарелочка. Один в один – посмотрите! – Тартаковская жестом пригласила Лизу к монитору.
– Да, точно. Она. – Лиза встала за спиной Елены Валерьевны. – А где вы это ее нашли?
– В каталоге. Она указана в каталоге одного известного художника, Сергея Чехонина.
Он расписывал ее и много других. А еще он был директором Императорского фарфорового завода и при Советской власти на этом же посту успел поработать, а потом уехал в Париж. Его тарелки– самые известные и самые дорогие. А еще самые редкие, за ними гоняются все коллекционеры.
– Я это уже поняла. Я ведь хотела отдать их на аукцион.
– И не отдали?
– Отдала. А потом забрала. Они так не хотели ее возвращать!
– Я их понимаю. Такой заработок…
– Но они мне хорошую цену дали…
– Уважаемая Лиза, вашу тарелку купило бы подставное лицо. Сотрудник того же самого аукционного дома. За минимальную стоимость. Все было бы разыграно как по нотам. Аукцион бы состоялся, выиграл бы торги сам аукционный дом, а потом бы уже искали настоящего покупателя…
– А что бы получила я?
– Кстати, во сколько, говорите, вам ее оценили?
– В тридцать тысяч рублей.
– Бессовестные! Столько стоит официальная заводская реплика шестидесятых годов.
– Но они сказали, что цена могла бы дойти до ста тысяч!
– Не дошла бы. Им это невыгодно. Они бы ее купили по минимуму.
– Понятно. Я этого ничего не знала, но мне почему-то захотелось ее забрать.
– Вы правильно прислушались к своей интуиции. Вовремя. Кстати, вот видите, еще одна тарелка, только автор другой. Вам ничего не напоминают эти лица?
Лиза присмотрелась к ярким, гладким, кругловатым изображениям. Картинка была сочная, била в глаза, но лица были немного аскетичные.
– Я не специалист, но я бы сказала, что это похоже на Петрова-Водкина.
– Молодчина. – Тартаковская улыбнулась. – Я почему-то была уверена, что вы узнаете его кисть. Это была маленькая проверка, извините! Просто иногда такие барыги под видом ягнят ко мне приходят, что… Одним словом, я сейчас вам дам телефон. Вы должны позвонить по нему не ранее девяти и не позднее десяти. Представитесь, скажете, что от меня. И договоритесь о встрече, вернее, этот человек назначит вам встречу. Вы ему покажете тарелку и, если вас устроит его цена, можете ее продать. Если захотите. Я ни о чем не спрашиваю – бывает так, что деньги нужны позарез, бывает так, что и потерпеть можно, бывает, что надо срочно решать какие-то проблемы. Думайте сами. Но обязательно позвоните этому человеку. Он – единственный, кто вам заплатит за этот предмет настоящую цену. – Тартаковская записала телефон на клочке бумаги. – Вот. Понятно, что это секретарь. Но вы знаете, что надо сказать.
– Кто это? – Лиза взяла бумажку.
– Увидите. И может, сразу узнаете. А теперь, извините, мне надо работать.
Лиза аккуратно завернула тарелку и пошла к двери.
– Скажите, а может, мне ее не продавать? Может, оставить себе. Вы же говорите, она редкая. И за ней коллекционеры гоняются.
– Я же сказала – решать вам. Но, видите ли, вы должны понимать, что такие вещи требуют особенного хранения. Эти вещи требуют жизненного пространства.
– Даже одна вещь?
– Даже одна вещь. Вы обратили внимание на то, что у меня почти нет фарфора?
– Да, и признаться, я этому удивилась.
– А ничего странного в этом нет – я всегда боюсь его разбить. Понимаете – это доля секунды. Есть вещь – красивая, редкая, дорогая. И через мгновение ее нет. Нет красоты, нет денег. Я поначалу с таким упоением собирала фигурки, все покупала и покупала. Думала, продолжу мамину коллекцию. А потом пришлось переезжать – много побилось. Жаль было очень. Нет, моя нервная система этого не выдерживает. И потом, знаете, если вы стали коллекционером, надо уметь вовремя продавать.