Обеим им было сейчас по шестнадцать лет. Придислава, дочь Яромилы, была рослой, статной девушкой со светло-золотистыми волосами, очень похожей на своего брата Свенельда, настоящей красавицей. Нрав у нее был легкий, дружелюбный, непоседливый – точь-в-точь как у Дивляны в ее года. Велем шутил, что Рожаницы перепутали дочек для его сестер, когда доставали искры их душ из своего небесного колодца. И в самом деле, Придиса в качестве дочери гораздо больше подошла бы Дивляне, а Предслава – Яромиле. Когда Придиса вошла, Предслава сразу заметила у той на шее шелковую косынку – знак просватания. Как и сама Предслава, Придиса была в «горевой» сряде, как и положено невесте, прощающейся со своим умирающим девичеством, – белой, только пояс был красным с черной вышивкой.
Заряла, дочь Ведиславы Дировны, пока еще носившая все признаки молодой воли, была меньше ростом, чем сестра, и вообще ничуть на нее не походила. Личико у нее было не так чтобы красивое, но миловидное, с чуть вздернутым носом, и особенно его красили выражение ума и капелька лукавства в серых глазах, улыбчивый рот и ямочки на щеках. Даже когда губы ее не улыбались, светлая тень улыбки лежала в чертах, и потому от младшей Ольговны трудно было отвести взгляд – каждому, кто ее видел, самому хотелось улыбнуться.
Сейчас обе пребывали в возбуждении. Завтрашний день, когда невесте положено прощаться с волей и девичеством, целиком был отдан ее подругам и сестрам, которым предстояло провести с ней все оставшееся время. Придису это все в особенности увлекало, поскольку ее собственная свадьба должна была состояться сразу после Свенельдовой. Их не играли вместе только потому, что у полян жених не ехал за невестой, а ее везли к жениху: поэтому Людомилу еще четыре года назад привезли к Свенельду в Киев, а Придису теперь предстояло везти к Унебору в Чернигов.
Правда, сам Унебор сейчас тоже находился в Киеве и появился сразу после девушек; с ним пришел и Берислав с кем-то из своих людей, так что теперь Вояте пришлось встать, освобождая более старшим гостям места на лавках возле стола. Всем хотелось знать, как сложились дела в Коростене, поэтому Вояту часто подзывали к старшим, задавали вопросы. Но Унебор и Берислав, как заметила Предслава, хоть и делали вид, будто внимательно слушают, то и дело бросали взгляды на девушек. У Унебора тоже была повязана на шее шелковая косынка, вышитая руками Придисы; они часто встречались глазами и улыбались друг другу. Видно было, что оба довольны своей участью и с нетерпением ждут свадьбы.
– Совсем стыд потеряли! – шептала рядом с Предславой Ведица Дировна. – Жениху и невесте до свадьбы и видеться ни к чему, а он вишь, притащился! Дотерпеть не может!
– Да тебе жалко, что ли? – Предслава посмотрела на Унебора.
Воята в это время наклонился к его уху и что-то сказал, бросив взгляд на девушек, и молодой черниговский князь покатился со смеху. Он хорошо подходил Придисе: был таким же легким и смешливым, хоть и старше почти на десять лет. А Предслава подумала, что зря это сказала: наверное, Ведице досадно, что дочь другой Ольговой жены уже сговорена и свадьба назначена, а у ее собственной дочери Зарялы – ничего подобного. Предслава и сама заметила, что сегодня Заряла выглядит не такой веселой, как обычно, будто ее что-то гнетет или обида на сердце лежит. Вечное девичье состязание, которая первой замуж пойдет; дай им волю, в десять лет бы все повыходили. И куда спешат, дуры? А сама ведь как гордилась когда-то перед плесковскими подружками, что с восьми лет просватана!
На самом деле князем в Чернигове еще сидел старый Чернигость – иначе Чернига, тот самый, что построил собственно город между полянскими весями на рубежах полянской и северянской земли и назвал в свою честь. Проведший всю жизнь в сражениях с саварами и козарами, старый князь Чернига уже одряхлел, а его сыновья в тех же сражениях сложили головы, поэтому наследником его был внук от старшего сына, Унебор. Ему было уже лет двадцать пять, но, имея несколько младших жен, веденицы он до сих пор не брал, дожидаясь одной из дочерей Ольга киевского. Ольг, согласный отдать ему любую, предоставил женщинам семьи самим сделать выбор: он вообще никогда не вмешивался в чисто женские дела, полностью доверяя княгине Яромиле. На самом деле выбирала Придиса. И выбрала.
– Сыне, ты чего там? Не хочешь ли у Уняты на свадьбе «почестным братом» быть? – наблюдая за веселящимися парнями, спросил Велем.
– Не могу, отче, невеста его ведь мне сестра, – ухмыляясь, отозвался Воята, и все мужчины покатились со смеху, поняв, на что он намекает [11] .
– Да парень и сам не сплошает! – хохотал Белотур, одобрительно хлопая по спине довольного жениха.
Придиса покраснела, как спелая ягода шипины, и уткнулась лицом в рукав. Предслава тоже покраснела, надеясь, что если кто заметит, то отнесет ее румянец за счет стыдливости, приличной вдове. На самом деле ей пришла на ум та ночь в Коростене после их с Воятой «свадьбы». Свадьбу-то они играли для змея, но Воята явно жалел о том, что как женщина она для него запретна…
– А это что еще за чудо выискалось? – Заряла бросила на Вояту любопытный взгляд. – Вежеству не учен, а возле князей отирается!
– Это мой брат… – начала Предслава, надеясь, что сумеет остаться невозмутимой, но тут ее потянули за рукав в другую сторону, и княгиня Яромила прошептала ей на ухо:
– Заряле в печаль, что ей Унебор не достался. Ты уж утешь ее как-нибудь, а то я ей каких только самитов не предлагала – все злится.
– Да зачем самиты, если не перед кем носить. – Предслава улыбнулась и поймала взгляд Берислава.
Заметив, что она на него смотрит, он сидя слегка поклонился ей и разгладил усы. Предслава поправила убрус, натянув край на лицо: не подумают ли люди, что она слишком весела для вдовы и на чужих мужчин глаза пялит? Берислав, мужчина лет сорока с красивой русой бородой и высоким, начавшим лысеть лбом, отвел глаза с несколько пристыженным видом: сам понимал, что не стоит так таращиться на знатную вдову.
– И ей батюшка сыщет! – заверила Яромила. – Теперь, как с греками замирились и докончание утвердили, с нами всякий знаться хочет, пожалуй, и саварские князья от козар отпадут и к нам придут с поклонами. Женихов на всех хватит: и для Зарялы, и для тебя. Не век же тебе вдовой оставаться. Поживешь у меня пока, как раз Придису в Чернигов снарядим, а ты мне взамен останешься, в утешенье! – Княгиня порывисто обняла Предславу, заранее горюя о неизбежной разлуке с дочерью. – Поживем с тобой до новой осени, а там год минет, косы отрастут, и тебя просватаем. Жаль с вами расставаться, кровиночки мои, но ведь надо и вам гнездышки теплые вить. Вот, князь Берислав – чем не жених тебе?
– Ой, матушка, рано мне пока об этом думать! – Предслава почти испугалась предложению остаться в Киеве, а значит, расстаться с Воятой.