Вольфганг глубоко вздохнул. Он опять был свободен, опять получил право выбора. Он мог идти по одинокому, гордому пути, опираясь лишь на свою силу и на собственное мужество, но знал, что голос, который заставил его опомниться от опьянения честолюбием и эгоизмом, уже не звучит для него, прекрасное, гордое лицо не улыбнется ему; приз получил другой, и что бы он ни завоевал, чего бы ни достиг в будущем, счастье он упустил, утратил навсегда.
В этом году осень в самом деле была похожа на позднее лето, дни стояли ясные, солнечные и теплые, горы выступали во всей своей чистой, прозрачной красоте, какой они отличаются только в это время года.
Обитатели виллы Нордгейма остались в горах до октября, хотя сначала предполагали провести здесь только два летних месяца. Это было сделано прежде всего ради здоровья Алисы, но также и по желанию Эрны, которой хотелось как можно дольше оставаться в своих любимых горах. С тех пор как она стала невестой Вальтенберга и делала блестящую партию, ее положение в доме изменилось: баронесса Ласберг уже не позволяла себе командовать ею, а Нордгейм любезно предупреждал каждое желание племянницы. И Вальтенберг, не любивший городской жизни с ее церемониями и стеснением, был очень доволен отсрочкой переезда. Только баронесса вздыхала, страдая от «ссылки», и утешалась лишь перспективой блестящего зимнего сезона. В этом году, когда Эрна тоже стала невестой, а Эльмгорст переселялся на зиму в столицу, поскольку деятельность его, как главного инженера, подходила к концу, можно было с полной уверенностью предвидеть целый ряд празднеств в честь обеих невест.
Молодые девушки сидели на веранде, и веселый голос, доносившийся оттуда, принадлежал Алисе Нордгейм; в ней не осталось и следа прежней апатии. Перемена граничила с чудом: исчезли болезненная бледность, вялость движений, безучастный взгляд, щеки приобрели румянец, глаза – жизнь. Было ли это следствием действия горного воздуха или лечения молодого врача, только девушка расцвела как нежный цветок, который долго хирел и томился в мрачной тени и вдруг, перенесенный на яркое, теплое солнышко, распустился, неожиданно роскошный и душистый.
– Странно, что твоего жениха до сих пор нет, – сказала Алиса. – Он всегда приезжает в это время.
– Эрнст пишет, что приедет сегодня несколько позднее, так как привезет из Гейльборна какой-то сюрприз, – ответила Эрна, рисуя что-то карандашом.
– Удивительно, как часто он тебе пишет, хотя вы видитесь каждый день, – заметила Алиса, не привыкшая к такому вниманию со стороны своего жениха. – И при этом положительно засыпает тебя цветами, только, мне кажется, ты ему не особенно благодарна.
– Пожалуй, Эрнст сам виноват, – спокойно отозвалась Эрна, – он чересчур балует меня. Да, я тоже нахожу, что в его обожании есть что-то преувеличенное. Мне его любовь представляется чем-то вроде огня, которого надо остерегаться, потому что он больше жжет, чем греет. Он не похож на других, к нему нельзя прикладывать обычную мерку, и я никогда этого не делала. Поверь мне, Алиса, можно многое перенести, даже все, когда тебя любят так сильно, так горячо.
Эрна опустила руку с карандашом и устремила вдаль мечтательный взгляд. Странно прозвучало слово «перенести», и его не смягчала улыбка; вообще лицо молодой невесты редко принимало выражение серьезности и холодности, однако в ее глазах сейчас было что-то, чего нельзя было ни назвать, ни описать, но что ни в коем случае не говорило о счастье.
Послышался стук экипажа, подъезжающего к дому. Эрна вздрогнула: она знала, кто едет. Она медленно закрыла папку и поднялась, но не успела уйти с веранды, как в дверь влетела молодая дама и буквально накинулась на нее с бурными поцелуями и объятиями, а потом так же бурно бросилась к Алисе.
– Валли! Это ты? – закричали обе в один голос.
В самом деле, перед ними была Валли, розовая, веселая, смеющаяся, а позади нее виднелся Вальтенберг, его лицо сияло от удовольствия, что сюрприз удался.
– Да, я, собственной персоной! – сказала Валли. – Альберт ведет в Гейльборне скучнейший процесс, а потому я, разумеется, поехала с ним: надо же хоть немного облегчить бедняге деловую поездку. Я вообще езжу с ним всюду, куда только можно. Я думаю, если бы он захотел вскарабкаться на Монблан или на Гималаи, то я пожертвовала бы собой и полезла бы вместе с ним! Ну а вы как здесь поживаете? Забыли и думать о столице? Собственно говоря, мой вопрос совершенно излишний, потому что Алиса цветет как роза, а Эрна, конечно, уже составляет план свадебной поездки. Куда вы отправитесь прежде всего? На острова Тихого океана или на Северный полюс? Я предпочла бы Тихий океан: температура там приятнее!
Проговорив без единой паузы эту приветственную речь, Валли бросилась на стул и объявила, что от усталости не в состоянии вымолвить ни слова.
Сделав общий поклон, Эрнст подошел к невесте и поднес ей букет из прелестных экзотических цветов, выращенных в какой-нибудь оранжерее, очень ярких и с одуряюще сильным ароматом.
– Ну что, сдержал я слово? – спросил он, указывая на Валли. – Я еще вчера вместе с Альбертом задумал этот сюрприз, надеясь, что в сопровождении госпожи Герсдорф я буду желанным гостем.
– Ты всегда желанный гость, – возразила Эрна, взяв букет и мило поблагодарив за него.
– Всегда! – повторил Эрнст, и горькая усмешка пробежала по его губам. – В самом деле? Иногда я в этом сомневаюсь. Разве ты рада, когда я приезжаю? – продолжал он, понизив голос и спускаясь с невестой в сад. – Мне часто кажется, что тебя пугает моя близость, что ты готова отшатнуться, когда я хочу обнять тебя, и я не раз замечал, что ты украдкой вздыхаешь с облегчением, когда я отворачиваюсь.
– Да, ты стережешь каждый мой взгляд, каждый вздох и создаешь муку и для себя, и для меня из всего, что бы я ни сказала, что бы ни делала! – взволнованно проговорила Эрна. – Ты пугаешь меня своей непомерной страстью! Что же будет, когда мы станем мужем и женой?
– Тогда я стану спокойнее, – возразил Вальтенберг с глубоким вздохом. – Ты должна быть моей, совсем моей, никто другой не должен иметь права становиться между нами, и тогда, может быть, я научу тебя любить меня; до сих пор все мои старания были напрасны. А между тем ты можешь любить, я знаю – его ты любила иначе!
– Эрнст, ты обещал мне…
– Не говорить об этом? Да, я обещал, но не думал, что борьба с воспоминанием, с тенью будет так тяжела. О, как бы я хотел, чтобы мой соперник имел плоть и кровь, чтобы я мог вызвать его на бой не на жизнь, на смерть!
Его глаза опять горели смертельной ненавистью, как тогда, когда он узнал, что любовь его невесты когда-то принадлежала другому. Эрна побледнела; стараясь его успокоить, она положила свою руку на его и сказала мягким, умоляющим голосом:
– Эрнст, к чему постоянно мучить себя? Ты невыносимо страдаешь, я вижу это и уже несчетное число раз сожалела о своем признании. Неужели я не могу сделать тебя спокойнее и счастливее?
Достаточно было этого тона, чтобы обезоружить Вальтенберга. В приливе бурного раскаяния он прижал руку невесты к своим губам.