– Ты можешь сделать все, когда говоришь таким голосом и смотришь такими глазами! Прости меня, я мучаю тебя… Этого никогда больше не будет, никогда!
Сотни раз уже он давал такое обещание и сотни раз нарушал его. Эрна улыбнулась в ответ, но бледность все еще покрывала ее лицо, когда они повернули назад к дому.
– Там, кажется, разыгрывается сцена из «Отелло», – сказала Валли, которой усталость не мешала болтать и наблюдать за женихом и невестой. – Вальтенберг имеет опасное сходство с этим черным чудовищем. Я думаю, он тоже способен ни с того ни с сего убить человека, если разбудить в нем ревность. Будем надеяться, что Эрне удастся образумить его, когда она станет его женой, потому что до сих пор он любит ее в высшей степени неразумно. По дороге сюда я рассказывала ему самые интересные столичные новости, но он не слушал меня и все время не спускал взора с вашей виллы, а когда мы подъехали, опрометью бросился из экипажа к невесте. Ах, вот он целует ей руку и смиренно просит прощения! Альберт никогда этого не делал, даже когда был женихом! К сожалению, у него нет склонности к романтизму, так же как у твоего жениха, Алиса… Кстати, о нем: он придет сегодня?
– Едва ли, – ответила Алиса. – У Вольфганга чрезвычайно много дел. Он и вчера пришел только на несколько минут. Он страшно занят с тех пор, как получил новое назначение.
Слова звучали слишком равнодушно для невесты, которая все-таки должна была чувствовать, что жених невнимателен к ней. Алиса не подозревала о том, что произошло в столице неделю тому назад между ее отцом и женихом. Вольфганг не говорил об этом никому, а предоставил Нордгейму объявить о расторжении помолвки, когда и как ему заблагорассудится, пока же как можно реже являлся к Алисе. Масса работы сослужила ему службу в данном случае.
Баронесса Ласберг, явившаяся на веранду, поздоровалась с гостьей весьма чопорно. Валли хотела остаться до следующего дня, когда за нею должен приехать муж, чтобы вместе отправиться в Оберштейн, к Бенно. Она вторглась, как вихрь, в этот тихий аристократический дом; всякий этикет исчез, везде раздавался ее звонкий смех, она болтала с Алисой, шалила с Эрной, спорила с Вальтенбергом о восточных обычаях, но прежде всего изо всех сил злила старую баронессу, сама же буквально сияла от избытка счастья и веселья.
Между тем наступил полдень. Вальтенберг предложил прогулку на одну из окрестных возвышенностей, и все охотно согласились. Алиса, которая еще два месяца назад не могла принимать участия в подобных удовольствиях, теперь храбро присоединилась к остальным, и только баронесса, само собой разумеется, осталась дома. Маленькая компания двинулась в путь, к подножию скалы, круто подымающейся к небу острым зубцом.
– Здесь ты должна остановиться, Алиса, – заботливо сказала Эрна. – Последняя часть дороги слишком крута и утомительна, тебе надо беречь силы. А ты одолеешь ее, Валли?
– Я все одолею! – объявила Валли, обиженная этим вопросом. – Ты воображаешь, что на всем свете только и есть два хороших ходока по горам – ты да твой жених? Я пойду с вами!
Вальтенберг снисходительно улыбнулся и бросил многозначительный взгляд на изящные туфельки Валли с высокими каблуками.
– Ну на сей раз опасности нет: по дороге на скалу всюду высечены ступеньки и поставлены перила, – сказал он. – Но и с самыми опытными и смелыми ходоками в горах может случиться несчастье, как это было с моим секретарем на Ястребиной скале. Он еще счастливо отделался, только вывихнул ногу, а могло бы кончиться чем-нибудь похуже.
– Ах, вы говорите об этом бесконечно длинном Гронау? – воскликнула Валли. – Куда он девался? Я не видела его в Гейльборне!
– Он взял отпуск на несколько недель, но я жду его на днях, – ответил Эрнст.
Его удивляло долгое отсутствие Гронау: насколько он знал, у того не оставалось в Германии ни одного родственника, и он не мог объяснить себе эту внезапную поездку. Гронау даже не сказал ему, куда именно едет.
Вальтенберг с Эрной и Валли отправился на вершину, а Алиса, послушно покорившись распоряжению Эрны, осталась на маленькой лужайке у подножия склона. Это было красивое тихое местечко среди леса, еще не тронутое дыханием осени. Темные сосны и мох были свежи и зелены, последние остатки утреннего тумана постепенно таяли в лучах полуденного солнца. Было тепло и светло.
Алиса сидела одна уже минут десять, как вдруг увидела знакомую фигуру доктора Рейнсфельда, мелькавшую между деревьев. Вероятно, он шел от какого-нибудь больного, жившего в горах. Он так торопился и был так погружен в свои мысли, что не заметил Алисы, пока та не окликнула его:
– Доктор! Неужели вы хотите пробежать мимо, не взглянув на свою пациентку?
Бенно вздрогнул при звуке ее голоса и остановился, пораженный:
– Вы здесь? И совсем одна?
– О, я не так беззащитна, как вы думаете, – сказала Алиса почти покорно. – Там, наверху, господин Вальтенберг с Эрной и Валли. Я осталась здесь…
– Потому что устали? – озабоченно спросил он.
– Нет, я хотела только поберечь силы для обратного пути. Вы требуете, чтобы я береглась. Видите, как я послушна!
Она подвинулась в сторону, как бы ожидая, что Бенно сядет подле нее. Он несколько секунд колебался, но потом последовал безмолвному приглашению и опустился на мшистый бугор. Они уже не были чужими друг другу и в последние месяцы виделись и разговаривали чуть ли не каждый день.
Алиса продолжала непринужденно болтать; в ее веселости проглядывала беззаботная, невинная радость просыпающихся жизненных сил, когда человек, освободившись от гнета болезни, еще чуть недоверчиво смотрит навстречу новой жизни. Нельзя было вести себя проще и наивнее, чем эта молодая миллионерша, весь облик которой так не подходил к блестящему положению, которое ей досталось благодаря богатству отца. Здесь, на опушке леса, без роскошного наряда, только тяготившего ее, под золотистыми лучами солнца, падавшими на порозовевшее личико, она была невыразимо мила и приветлива.
Доктор, напротив, казался необычно серьезным. Он принуждал себя улыбаться и весело отвечать Алисе, но было видно, что его веселость неискренняя. Алиса наконец заметила это и сама притихла; когда же между ними воцарилось молчание, которое Рейнсфельд не пытался прервать, она спросила:
– Доктор, что с вами?
– Со мной? – встревожился Бенно. – Ничего, решительно ничего!
– А мне кажется, что-то есть. Вы шли так торопливо и были так серьезны и печальны, и я не в первый раз замечаю это. Уже несколько недель, по-моему, вас что-то тяготит. Можно узнать, в чем дело?
В мягком голосе Алисы звучало участие, ее карие глаза с нежностью смотрели на врача, но дочь Нордгейма была последним человеком, которому Рейнсфельд мог открыть истинную причину своего тягостного настроения. Алиса не ошиблась: Бенно уже несколько недель жил под гнетом подозрения, которое Гронау заронил в его незлобивую душу. До сих пор, правда, не было найдено ничего, что так или иначе подтвердило бы его подозрение, но Рейнсфельд догадывался, что внезапный отъезд Гронау и его долгое отсутствие связаны с этим обстоятельством, что тот идет по следу. Он быстро овладел собой и ответил: