За каждого погибшего — русского или иностранца — Чуев ставил свечку, заказывал молебен, Трубецкой не возражал. Если погибшие были семейными, то отправлял вдовам и сиротам деньги, заработанные кормильцем. Иностранцам… Семьям иностранцев тоже обещал при первой возможности переправить немного денег.
Отечественная война близилась к завершению, с подвигом нужно было решать… То есть решать-то как раз было и нечего, нужно было его совершить.
Закончив свои дела возле Засижья, что в Смоленской губернии, Трубецкой с отрядом вернулся по Старой Смоленской дороге к Можайску. Кашку с Антипом оставил у Засижья, указав фронт земляных работ. Странно, но доверять — полностью доверять — он мог только этим двоим мальчишкам. Кто-то из отряда мог сломаться на жадности, кто-то стал бы рассуждать на темы допустимости-недопустимости каких-либо действий, а ребята просто делали то, о чем их просил Сергей Петрович.
Самому князю вместе с остатками отряда неделю пришлось провести в деревеньке со смешным названием Козлики неподалеку от Вереи, потом наступил назначенный день.
— Я тебя в последний раз прошу: откажись от этой безумной мысли, — отведя Трубецкого в сторону, попросил ротмистр Чуев. — Откуда ты можешь знать, что именно сегодня генерала привезут в Верею? И мало что в Верею, а сюда, в чисто поле, да еще что он будет встречаться с самим Наполеоном…
— У меня предчувствие такое, — засмеялся Трубецкой. — Вот кажется мне. И сон приснился, будто выходит генерал из дома, а там его я жду… Ты же сам видел записку от отца Иоанна — прибыл отряд Мортье.
— Тьфу ты! — Ротмистр покачал головой. — Если тут будет Наполеон, то народу всякого нагрянет, и старая гвардия, и молодая, какая там еще? Средняя? Все будут тут. Вон глянь на дорогу: сплошным потоком идут, тысячи и тысячи — конные, пешие…
— Так если народу много, так и затеряться можно, правда? Ты вот, Алексей Платонович, в Москву ездил? И как я тебя ни уговаривал — все равно поехал, да еще ни в чем не повинных гусар своих с собой потащил… Нет? — Трубецкой, поддерживая беседу, не сводил взгляда с дороги от Вереи. Уже почти полчаса как несколько всадников топчут поле, заросшее травой, подтянулось несколько повозок, и даже вроде как разожгли костер.
Очередной посыльный от верейского протоиерея, по совместительству командовавшего отрядом вооруженных крестьян, сообщил, что у дома, в котором остановился Наполеон, — суета. Съезжаются военачальники и вроде как собираются выезжать. Искали проводника, им умудрились подсунуть мужика из отряда отца Иоанна, и куда-то в эту сторону ехать собирались.
Если судить по суете на поле, тут точно ожидают Императора, правильно рассчитал Трубецкой. Как там писали в воспоминаниях? В полулье от Вереи встреча с отрядом Мортье.
— Так в Москве были мои родственники… — виноватым голосом оправдывался в который раз Чуев. — Племянница моего кузена… Дальние родственники. А тут… Что, один этот генерал в плену у супостата? Тучкова вон когда полонили… — Чуев оглянулся на своих солдат, расположившихся недалеко от опушки в глубине леса, и понизил голос. — Я давно хотел с тобой поговорить…
— Так поговори, — так же тихо ответил Трубецкой. — О чем? Об Александре? Так ее я уже отправил в безопасное место…
— И слава богу! — Ротмистр перекрестился. — Я на ваши эти игры уже смотреть не мог. Как же так можно друг друга мучить?
— Ты же знаешь, я пытался…
— Пытался он… Ну да ладно, пристроил в монастырь, так пристроил. Спасибо тому же отцу Иоанну, великий человек. К Новому году, ты сам говорил, что все закончится, вот и ее сможешь забрать, если захочешь. Сама-то она там не останется, монастырь православный, она католичка… все равно что-то нужно будет придумать.
— Придумаем. Это все, что ты хотел мне сказать, Алексей Платонович?
— Нет, не все. — Лицо Чуева стало серьезным. — Я вот смотрю на тебя… Вот вроде живой человек, чувства имеешь, состраданием к своим ближним наделен. За Родину воюешь… как можешь, но воюешь же…
— Благодарю за комплимент, — улыбнулся Трубецкой.
— Воюешь, только вот взгляд у тебя… как в театре. Будто сидишь ты на балконе, смотришь пьеску, которую заезжие актеры представляют. В программке все прочитал, кто жив останется, кто помрет к последнему действию… И скучно тебе, скучно неимоверно. Будто и аплодируешь вместе со всеми, за билет заплатил, опять же цветы на сцену бросил, когда актеры на поклон вышли, а все одно — скучно, вроде как ты номер отбываешь. Даже не по служебной надобности, а так, чтобы время убить… — Ротмистр достал из кармана снаряженную трубку, зажег ее, щелкнув несколько раз кресалом, затянулся. — Даже горящая Москва тебя не поразила, не вызвала никаких чувств…
— Мне было не до того, — попытался возразить Трубецкой. — Мне голову чуть не прострелили, сам ведь видел, каким я вернулся из Первопрестольной…
— Видел. И как ты на французов смотришь — видел. Ты же их вроде как ненавидишь, вон как страшно казнишь пленных! Только и убиваешь ты будто через силу. Вот кровожадность демонстрируешь, а в глазах — скука и тоска… и ничего более. Мальчишек вроде привечаешь, можно сказать — любишь. Они от тебя не отходят, на смерть за тебя пойдут не задумываясь… Но ведь и убьют любого, глазом не моргнув, по твоему приказу или даже без него. Ты как-то сказал, что хочешь их выучить, людьми сделать… Убийцами ты их уже сделал. Душегубами. Меня воротит, немолодого уже человека, а они… Им даже нравится это — чужую жизнь отнять.
— Может, и мне нравится?
— Тебе — нет. Душу могу заложить — не нравится тебе кровь лить, только льешь ведь, Сергей Петрович. Жизнь надоела? Так ты и не рискуешь напрасно, не лезешь в огонь очертя голову. Только вот с Москвой так получилось, но там Александра…
— Не будем о ней, — быстро сказал Трубецкой.
— Не будем, а только на нее ты смотришь живым взглядом. Без скуки… Как побитая, извиняюсь, собака смотришь…
— Скажи, Алексей Платонович, тебя никогда по лицу за душевность твою и ласковость не били? Так, чтобы зубы веером разлетелись? Не били? — очень серьезно спросил Трубецкой.
Чуев вздохнул.
— Вот и не будем до этого доводить. Нехорошо старшего по званию по щекам хлестать. Не вводи в соблазн, Христом-богом прошу… — Трубецкой посмотрел на небо, поежился. — Скоро морозы ударят. И начнут бедные французики насмерть мерзнуть.
— С чего бы это морозы в такую рань? — удивился Чуев.
— А хочешь — поспорим? — Трубецкой протянул руку. — Давай на пять рубликов об заклад побьемся… И недели не пройдет, как ударят морозы.
— Не буду я с тобой спорить, вот еще чего удумал. Ты лучше мысль эту свою — генерала вызволят — брось.
— Как же бросить? А если мне скучно? Да и парни мои давно французов не убивали… Они как услышали, что самому Наполеону можно нос утереть… В общем, ты как хочешь, а я… Кстати, смотри. — Трубецкой указал рукой в сторону дороги. — Если я не ошибаюсь — гвардейские конные егеря. Нет?