— Тебе бы, Сергей Петрович, на ярмарках бы выступать, — через несколько минут сказал Чуев. — Откуда ты…
— А чего тут угадывать? Наполеон собрался покричать на генерала, пригрозить расстрелом, если тот его подданный и воюет против него… Сидя в седле кричать на пешего неудобно. Еще конь дернется от крика… Ты слышал, как Наполеон перед Неманом упал? С коня свалился, был бы посуевернее — войну бы не начал. А так… Генерала только сегодня привезли, значит, нужно поговорить немедленно. Сразу к ним бросаться — нехорошо, некрасиво… Так что… Вот, гляди, началось…
Крохотная серая фигурка Наполеона перед зеленой фигуркой русского генерала. Стояла, двигалась, снова двигалась. Император, кажется, изволил жестикулировать…
— Что, интересно, он говорит? — спросил Чуев.
— Что говорит… Возмущается изо всех сил его императорское величество. Говорит, что это генерал виноват в том, что началась война… полагает, что раз генерал уроженец Германии, то сейчас является подданным Наполеона, является предателем и должен быть расстрелян…
— Как расстрелян? — Чуев даже опустил подзорную трубу. — Генерал? В плену? Расстрелян?
— Не бойтесь, генерал родился в Пруссии, значит, не является подданным Наполеона и формально — не предатель. Так что… Хотя чего только Наполеон сгоряча не может натворить. Вот… А теперь император решил пообщаться с адъютантом генерала… Видишь, Алексей Платонович? Генерала повели к дороге, а второго пленного оставили рядом с императором.
— А кто ж адъютант? Раз уж ты все про всех знаешь — кто адъютантом сейчас у генерала?
— А Лев Александрович Нарышкин, ротмистр Изюмского гусарского.
— Лева?! Вот ведь оказия, если ты, конечно, не врешь… Его тоже расстрелять грозятся? Бедняга…
— Почему бедняга? Он очень даже понравился императору. Вот, говорит император, какого дьявола ты немцу служишь? Даже в плен за ним пошел, чтобы одного не бросать… русским генералам служи, а немцев нужно гнать из вашей армии…
— Прям так и говорит?
— Ну почти так. И в конце беседы пригласит ротмистра к обеду…
— К обеду? Ротмистра? Наполеон? Ну ты ври, брат, да не завирайся…
— Хорошо, не буду. Тем более что обеда здесь у Наполеона не будет. Мы обед сорвем… Так ведь, Алексей Платонович? У нас ведь все готово?
— В последний раз тебя прошу, Сергей Петрович…
— А я тебе говорю — пустое. Как решил, так и сделаю. А ты разве не хочешь своего однополчанина, можно сказать, приятеля из плена вызволить? — Трубецкой отдал Василию Филимонову трубу, свистнул в два пальца, и Доминик Агостини, один из корсиканцев, подвел к нему коня. — Значит, как договорились — быть в готовности и ждать. Не подведи, Алексей Платонович, мне сегодня с утра так жить хочется…
Трубецкой засмеялся и вскочил в седло.
— Командуйте, ротмистр! — крикнул он, направляя коня к дороге.
Следом за ним двинулись корсиканцы. Доминик Агостини улыбался, скаля белоснежные зубы, Энцо Колонна, как обычно перед боем, дымил трубкой.
Император как раз успел пригласить русского ротмистра принять участие в обеде, когда раздался взрыв. Клубы черного дыма поднялись над лесом. Ударило несколько мушкетных выстрелов. Не очень близко, может, с пол-лье, может, чуть ближе.
Все посмотрели в ту сторону.
Начальник конвоя отдал приказ, егеря стали проверять оружие.
После недавнего случая возле Малоярославца, когда казаки чуть не пленили Наполеона, в свите императора к разного рода неожиданностям стали относиться очень настороженно, справедливо полагая, что раз уж сам император не расстается теперь со склянкой яду, то и всем остальным нужно проявлять максимальную осторожность.
Бой за лесом, судя по всему, завязался нешуточный, мушкеты били то залпами, то россыпью, несколько артиллеристов, возившихся с пушкой возле леса, бросили орудие и вместе с двумя повозками быстро припустили по дороге прочь от выстрелов.
— Да пошлите же кого-нибудь проверить! — не выдержал Наполеон. — Что там происходит?
Мюрат хотел было отправиться лично, но тут кто-то заметил, что по дороге из-за леса галопом несутся три всадника. Когда они приблизились, оказалось, что это польский офицер и два французских драгуна.
— Ко мне его! — крикнул Наполеон.
— Лейтенант первого батальона третьего полка шестнадцатой дивизии Зигмунд Пшимановский, — отрапортовал офицер, когда его подтолкнули к императору.
— Что там случилось? — Наполеон указал на лес, за которым все еще гремели выстрелы.
— Московиты атаковали обоз, — доложил поляк.
— Казаки?
— Возможно, что и казаки, но видел пеших егерей. По-моему, их полный лес… Обоз пока держится, но… — Лейтенант вздохнул, оглянулся через плечо в сторону выстрелов.
Было понятно, что он сейчас с удовольствием продолжил бы свою скачку подальше от проклятых московитов.
— Нужно уезжать, сир… — сказал тихо кто-то из маршалов. — Не исключено, что это только провокация, а основной удар…
— Не смейте мне указывать! — вспылил Наполеон. — Пошлите кого-нибудь за войсками и очистите лес, это ведь меньше лье от Вереи! Мы собирались ночевать в этом городе…
Польский лейтенант попятился, стараясь убраться с глаз императора, как на его месте поступил бы любой офицер или солдат Великой Армии.
Маршалы и придворные уговаривали Наполеона ехать в Верею. Мюрат, правда, предложил атаковать силами конвоя, но его слушать никто не стал. Все приводили неотразимые аргументы, связанные с ответственностью императора перед Францией и Европой, указывали на то, что такая ерунда, как атака просочившихся егерей, недостойна внимания самого Наполеона, что вот прямо сейчас прибудут войска и ударят… Да и стрельба, кажется, стихает, русские уходят…
Наконец Наполеон позволил себя уговорить. Он нащупал в кармане своего сюртука склянку с ядом и сказал:
— Да, пусть этим займутся солдаты. Мой штаб…
Польский лейтенант не стал дослушивать, что именно должен делать штаб, по мнению Наполеона. Он подошел к ротмистру Нарышкину, который с немного растерянным видом стоял в стороне. В общей суматохе о нем забыли.
— Господин ротмистр! — официальным тоном, не терпящим возражения, произнес поляк. — Пройдите, пожалуйста, к карете, в которой вас сюда привезли. И немедленно!
Ротмистр хотел что-то возразить, сказать о недопустимости такого тона, но взгляд его натолкнулся на пистолет, который держал в руке поляк.
— Или я буду стрелять, — предупредил лейтенант.
Нарышкин дернул щекой и молча прошел к карете.
Генерал уже был внутри, два жандарма сидели на козлах, трое стояли возле открытой дверцы.
— Нам приказано ехать, господа, — сказал польский лейтенант, подталкивая к дверце Нарышкина. — Немедленно!