Благодаря прикрытию Черного банда Кабана приобретала статус благородного собрания правильных по жизни пацанов и перестала считаться шайкой законченных отморозков. Наличие вора в законе придавало респектабельности.
Часть историй Кабан привычно пропустил мимо ушей. Очнулся только когда Черный торжественно завершил драматическое повествование в стиле Шекспира:
— Вот так был раскоронован вор в законе Тимур… А мораль такая — всю пайку в мире не захаваешь…
Черный отставил от себя опустошенную оловянную кружку с чифирем и выпрямился на стуле. Все, пришло время базара по теме. Ради него он и пригласил утром Кабана в свой двухэтажный, неуютный, гулкий внутри коттедж с дубовыми буфетами, коврами, рядами икон, настенными росписями, на которых все сплошь олени у озера. Вкус у Черного был специфический — а ля деревня разбогатевшая. Дом он любил и обставлял его в соответствии со своими незатейливыми представлениями о прекрасном. Кабан заметил, что с прошлого его визита тут прибавились пара ковров и огромный черный рояль фирмы «Бауэр».
— Богатеешь, — кивнул Кабан на рояль.
— Не моя эта хата, — назидательно произнес Черный, скромно потупив взор. — Общаковская. Дали от щедрот бродяге приютиться с комфортом. Завтра порешат на сходняке, что так нельзя — котомку соберу и в зону уйду молодежь уму-разуму учить.
До сих пор у Черного в глубине души ютились отголоски былых незыблемых воровских правил — мол, зазорно вору иметь имущество. Стеснялся он своего благосостояния, чем сильно веселил братву. Кабану пришло в голову, что в чем-то схожие они все, выходцы из Совдепии. И фраера, властью советской запуганные, боящиеся лишнее слова сказать. И бродяги, воровскими законами зашоренные, озирающиеся вечно, оглядывающие на мнение общака. Кабан презирал и тех, и других. Он был уверен, что лучшее мироустройство — это нынешние джунгли. И лучшая возможность выжить в них — это когда у тебя злости и оружия поболе, чем у других хищников. Поэтому бригаду себе сколотил Кабан — один другого краше. Волки настоящие, крови не боятся, даже любят ее. Числом немного, но все на мокрухах проверенные, кровью повязанные. И знающие, что их бригадир — самый злой и отмороженный из них… Непросто, ох, как непросто было отвоевать место под солнцем в городишке на сто первом километре от Москвы, куда издавна ссылали воров и бакланов, дабы они не позорили своим суконным рылом стольный град. Тут феня была вторым государственным языком, а за слово «козел» сразу насаживали на перо. И то, что Кабан заставил эту публику считаться с собой, дорогого стоило.
— Гурам с разговором был. Обидел ты людей, Дима, — осуждающе произнес Черный.
— Когда это я людей обижал? — удивился Кабан.
— Не дале, как на той неделе. Две фуры. Кинул.
— Людей я не обижаю. А блядей — с большим удовольствием. Торгаши. Лохи. Это наша добыча.
— Так эти люди под Гурамом были.
— Чего же они сразу не предупредили?
— А ты не спрашивал.
— Поздно уже…
— Хрусты немаленькие. Нехорошо это, Дима. Нехорошо.
— Стоп, Черный. Кто нам работать запретит? Мы честно лохов сделали. И это наша добыча. Скажи не так?
— По понятиям вроде правильно. Но и Гурам уважаемый человек.
— Чурки черножопые. Пускай в горы валят, там баранам понятия объясняют. Они здесь не хозяева.
— Дима, у бродяг о национальности говорить — грех.
— Это ты чуркам скажи. У них не грех.
— Гурам — законник.
— У них законников больше, чем у нас бакланов… Пусть предъяву делают. Стрелу забивают. Тогда будем тереть… Но только ничего они у меня не получат. Мое — это мое!..
— Ладно, не кипятись, Дима. Что-нибудь придумаем… Покумекаем, придумаем…
— Думай, Черный. У тебя голова большая. Но если что — передай Гураму, что мы к пальбе готовы, как ворошиловские стрелки.
— Достаточно уже настрелялись! — угрюмо произнес Черный. — Все вам стрелять, мочить… Раньше мокруха позором была.
— А сейчас если кусок не размочишь, так не проглотишь, — усмехнулся Кабан.
Старый вор только махнул рукой.
— Ладно. Дела ждут. — Кабан поднялся из неудобного дубового кресла. — Время — деньги…
Черный устало кивнул, и Кабан вышел из дома. Сел в просторный вседорожник «Лендровер» цвета мокрый асфальт. Он любил эту мощную комфортабельную машину с бортовым компьютером, гидроусилителями, подогревом сидений, мощной стереосистемой и еще тысяча и одним удовольствием. Она олицетворяла для него сытую, вольготную и свободную жизнь. Сегодня его любимой железной кобылице предстоит немало потрудиться, пошевелить колесами.
Кабан чувствовал себя спокойно и умиротворенно только за рулем послушной мощной машины, заглатывающей километры шоссейной дороги. Стоило выйти, и опять — вечный бой, покой только снится…
Первая половина дня прошла в запланированных разъездах. Кабан проехался по основным точкам — автосервису, рынку, посмотрел, как там порядок. Дела шли. «Шестерки» шестерили. Торгаши торговали. Деньги текли. Все путем. После заехал в районную администрацию. Там жирный кабан в галстуке заждался зеленого корма — пришлось отслюнявить ему немножко трудовых баксов, а остальные пообещать отдать через пару дней.
Это все была рутина. Ежедневная, постылая. Но последняя встреча, которую авторитет приберег на сегодняшний день, к рутинным отнести было трудно. В ее ожидании нервы уже натянулись, как провода, а на душе уже заскребли кошки.
— Жду, — услышал в трубке мобильника Кабан, когда в кафешке «Паутина» поглощал очередной салат.
Тридцатипятилетний преступный авторитет уже два года вкушал только вегетарианскую пищу и следил за здоровьем, осваивая модные оздоровительные методики.
— Уже лечу, — ответил Кабан.
Наспех закончив обед, он уселся в «Лендровер» и рванул с места, подрезав автобус. Выехал на московскую трассу.
Встреча с Упырем — это целый ритуал. Было заранее обозначено несколько контрольных точек. И Кабан, как дурак, послушно ехал на машине от одной к другой. На каком-то этапе ему на хвост садился Упырь и пытался засечь, нет ли наружного наблюдения. Он действовал настолько профессионально, что Кабану ни разу не удалось зафиксировать миг начала сопровождения. Потом преступный авторитет спешивался. И шел еще несколько кварталов к месту встречи.
Все эти телодвижения Кабан считал признаком запущенной мании преследования. Кому другому он никогда не позволил бы издеваться над собой подобным образом. Но Упырь… Упырь — это совсем другое дело…
После долгих манипуляций Кабанов добрался до метро «Новокузнецкая», с трудом приткнул машину и отправился дальше.
— Метров триста проходишь вперед. И двигаешь к «беседке», — проинструктировал Упырь по мобильнику. — Понял?
Кабан огляделся. Ясно, что Упырь где-то в пределах видимости, но авторитет его не увидел. И раздраженно воскликнул: