Давно освоенная житейская мудрость: хорошего бегуна пуля не догонит… Кольцов нагнал их только потому, что у Жанны приключилась неприятность: лопнула застежка на джинсах, разошлась молния, и моложая женщина, брызжа слезами, кубарем покатилась по траве. Валюша, что-то съерничав про «гимнастку на трапеции», увернулась от оплеухи Бориса и принялась остервенело махать Вадиму. В лес вбежали всей ватагой, открывая неведомое по счету дыхание. Людей в группе становилось меньше — появлялась мобильность. Вадим повел беглецов на север, через глубокий овраг, за оврагом повернул налево и, словно бы не слыша причитаний за спиной, нырнул в низину, заросшую желтеющим смородинником…
Этот безумный прорыв растянулся на целый час. Бежали до потери ощущений, до розовых звездочек в глазах. Когда совсем становилось невмоготу, переходили на шаг, брели, обнимая сосенки, постепенно ускорялись, чувствуя за спиной погоню, срывались на рысь. В одиннадцать утра, когда поднялось красное солнце, и новый день бабьего лета расцвел бурными красками, их постиг жестокий коллапс. Длинные узоры светотеней бродили по лицам. Жанна лежала, разбросав руки, невидящими глазами смотрела в небо и от трупа отличалась только тем, что тихо плакала. Валюша же ничем не отличалась от маленького, жалобного трупика…
Вадим очнулся от хруста — это Борька, здорово похожий на невыспавшегося зомби, заготавливал хворост для костра. Кольцов спохватился — во сырой земле, в сырой одежде… А как же планов громадье, когда все дружно свалятся и умрут? Он на корточках дополз до Валюши, потрепал вялое плечико. Из-под мокрой шапочки показался мутный глаз.
— Тепло ли тебе, девица? — поинтересовался Вадим.
— Да живая я, Кольцов, — сипло выдавила девочка. — Лежу вот, думаю…
— О чем ты думаешь, Валюша?
— О том, что не все прогулки одинаково полезны. Костерку бы сейчас, Кольцов!
…Трещал большой пионерский костер, вокруг которого на ветвях живописно красовалась одежда. Никто не смущался своей наготы. Жанна в трусиках и черном от грязи бюстгальтере сидела в угрожающей близости от огня, оцепенело смотрела на пламя. Борька ворошил угольки. Валюша простуженно чихала, умудряясь между чихами жевать смородиновые листья. Вадим из старой скрепки, завалявшейся в кармане, мастерил застежку Жанне на джинсы. Хоть какое-то занятие. Оба сегодня потеряли близких друзей… Бесполезной кучкой валялись сотовые телефоны. Батарейки сели, зарядники остались в багаже, розетками тайга не обеспечена, сеть глухие места не покрывает…
— Покушать бы сейчас, — тоскливо проговорила Валюша.
— А в сумке пачка печенья была, — встрепенулся Борька. — С ротонды на себе таскал. Берег на черный день…
— Здорово, — обрадовалась Валюша, — а какого печенья?
— «Юбилейного», — могильно вымолвил Борька, — от фабрики «Большевик».
— Класс, — сказала Валюша, — мои любимые.
Опять уставились на костер, постреливающий сухим валежником. Каждый думал о своем.
— Нас периодически убивают, — глухо вымолвила Жанна.
Все вздрогнули — уж больно зловеще прозвучал ее голос.
— На первом этапе наших приключений погибли трое — самые слабые и неподготовленные… Затем погибли еще трое… Максим погиб, Катя… Не нужно было нам идти к тете Глаше… — красивые глаза наполнились слезами, Жанна всхлипнула.
— Двое, — пробормотал Борька, — Коляшу Сырко предлагаю не рассматривать.
— Но он ведь тоже погиб, — возразила Жанна, — и мыкался вместе с нами… — Голосок ее делался тише, паузы длиннее. — Кто из нас погибнет следующим?
— А кто-то должен? — насупился Борька.
— Конечно, — Жанна подняла удивленные глаза, — это рок, как вы не понимаете? Очень просто. Никто не хочет, чтобы мы умирали. Мы не хотим, враги не хотят. Но почему же мы умираем один за другим? Чудно, да? И мне почему-то кажется, пока не умрет последний…
— Страсти-то какие, — пробормотала Валюша, — воистину Христовы. А ля Рухляда. А может, нам вспомнить про закон жанра? Там тоже все должны умереть. Ты где дерьма такого набралась, Жанна? Меня вот тоже дико прет и колбасит, но что-то не припомню, чтобы я тут с вами собиралась загнуться. Страшновато было — это да. Особенно, когда Коляше граблями по заднице врезала. Ну, все, думаю, сейчас он меня оприветит… Или когда Кольцов меня в воду тащил — палач несчастный…
— Довольно дискутировать, — поморщился Вадим. — Фатализм сегодня не в чести, и слово «рок» мы будем признавать только в музыке. Хватит! — Вадим сам поверил в правдивость своих слов. — Больше никто не погибнет. К черту жанр и фатализм. Пора переходить в наступление, граждане. Другого пути я не вижу. Информацию — из первых рук. А ради этого придется немного попартизанить…
— Ты такой весь возвышенный, — уважительно заметила Валюша. — Знаешь, Кольцов, твоя вдохновенная физиономия неплохо бы смотрелась на баррикаде.
— А я бы водочки сейчас хлопнул, — мечтательно произнес Борька. — Причем в неограниченном количестве. Ни одна зараза тогда не пристанет.
— Кроме милиции, — кивнул Вадим, — и парочки других контор. Давайте думать, что мы имеем на сегодняшний день. Во-первых, деньги…
В сосредоточенном молчании каждый чах над своим златом. Валюше в этом плане досталось меньше забот, чем остальным. Мокрый, сплющенный самолетик из десятирублевой купюры, заныканный в глубине курточки — по меткому замечанию самой же Валюши, это даже пересчитывать не надо. «На представительские расходы», — хмыкнул Борька. Жанна также не удосужилась облечь свою наличность в водонепроницаемый пакет, вследствие чего пришлось извлекать эту жалкую лепешку из сохнущей одежды, бережно рассоединять и просушивать каждую купюру. Четыре сотенные банкноты превратились в жевательную бумагу, остальных насчитали пять тысяч девятьсот двадцать рублей и сразу почувствовали, как поднимается настроение. «И на водку хватит, — пробормотал окрыленный Борька, — и пожрать по-человечески, и на баб, и на пыльный номерок в гостинице…» — «Я добытчица али кто?» — скромно пробормотала Жанна.
Мужская часть свежесформированной боевой единицы столь сказочным богатством не владела. Вадим, стыдливо гримасничая, насчитал тысячу триста (зато сухих), Борька вытащил на свет тройку пятисоток в «пластике», подумав, добавил мокрую сотенную из кармана, затем еще раз подумал и добыл из фланелевой рубашки четыре слипшихся червонца, которые сразу же отправил на просушку.
— Сейчас посчитаю, — деловито сказала Валюша и заостренным концом веточки принялась что-то рисовать на земле.
— Не трудись, деточка, — фыркнула Жанна. — Восемь тысяч восемьсот семьдесят рублей. Триста баксов. Тьфу.
— Ловко, — восхитилась девочка. — А как это ты?
— Не знаю, — пожала плечами Жанна, — я просто вижу в голове итоговую сумму.
— Ах, да, — вспомнила Валюша, — вы же у нас вундеркинды недоделанные.
— Вот и я настаиваю, — улыбнулся Вадим. — Нам надо мобилизовать все свои немеркнущие способности и заставить противника нас уважать.