– Да, я слушаю вас, – почтительно застыл официант около нашего столика, примостившегося около большого французского окна на пятнадцатом этаже бизнес-центра, открытого в прошлом году. Вид отсюда был наишикарнейшим. Взгляд охватывал если ли не половину города, по крайней мере, весь его центр – переполненные машинами строго перпендикулярно-параллельные друг другу улицы, главную площадь с фонтанами, в которых искрилась разноцветная вода, величественные Кремль, старинные храмы, здание администрации, больше похожее на современный дворец из бетона и стекла, парк с выходом к идеально круглому озеру, в котором крохотными точками были видны плавающие на прогулочных лодках и катамаранах люди. Была видна и кажущаяся тонкой серо-голубой нитью река, на левом, холмистом берегу которой расположился наш большой город.
– Два шоколадных тирамису, пожалуйста, – сказала я почти уверенно.
– Два тирамису, – повторил официант, запоминая заказ – в этом заведении работники каким-то волшебным образом обходились без блокнотов и ручек, полагаясь лишь на свою память. – Это все?
– Да, все.
Официант почтительно нам улыбнулся, сообщил, когда десерт будет готов, и в мгновение ока исчез.
– Я тоже люблю тирамису, – сказала я, хотя совершенно не знала, сколько эти пирожные стоят в этом пафосном заведении – когда мы сюда пришли, Матильда предложила мне заказать что-нибудь, но я ограничилась лишь кофе, и она последовала моему примеру, кажется, отметив для себя то, что я заказала простой экспрессо. Однако со мной была стипендия – повышенная, между прочим, потому что я умничка и отличница, и я надеялась, что уж на два тирамису-то этих денег хватит. Пусть хоть так, но я докажу ей, что благодарить умею тоже делом.
Крестная почему-то рассмеялась, и хотя ее смех был достаточно тихим и непродолжительным, он не показался мне таким холодным, как ее речь. И определенно, в ней было что-то такое, за что она мне нравилась.
– Схватываешь на лету, Настя. Думаю, у тебя должны быть еще вопросы, – сказала мне женщина, и ничуть не ошиблась. Их у меня было великое множество.
– Расскажите мне о моей маме? – первым делом спросила я и вновь сцепила руки на коленях в замок. О моей маме мне никто и никогда не рассказывал. Как будто бы ее не было. Хотя пару раз о ней все же говорили – когда ругали меня. «Ты такая же, как твоя мать», – однажды жестко сказали мне еще в той, прошлой, полузабытой жизни, подернутой туманом времени. И хотя в голосе человека, который произносил эти слова, было отвращение, сердце у меня учащенно забилось – я похожа на свою мать?! Да это же прекрасно! Главное, что не на отца!
– Как я и предполагала, ты задала этот вопрос, – утвердительно кивнула Матильда. – Возможно, вы похожи.
– Похожи? – жадно подалась я вперед. Фото своей покойной матери я не видела ни разу в жизни.
– Не внешне. Внешне ты почти полная копия отца. Тот же нос, глаза, волосы, черты лица. Думаю, ты пошла в его породу.
Я знала, что похожа на родственников папочки, отлично знала, но меня это всегда лишь раздражало. Я хотела, чтобы во мне было хоть что-то от моей мамы. И, если честно, я, наивная душа, ждала, что Матильда, увидев меня, воскликнет что-то вроде: «О, Настя, ты – копия матери!» или хотя бы: «Настенька, твои глаза – словно глаза Кати!» Я, все такая же мечтательница в душе, думала, что мне обязательно скажут, что хотя бы фигуры, рост, походка у нас одинаковые, но Матильда не увидела сходства, а я в который раз поняла, что все, о чем я мечтаю – это глупость. Все, кроме журналистики и личной жизни, потому что это не мечты, это мои цели. А думать о чуде – это только зря растрачивать свою жизненную энергию.
– А как тогда мы похожи? – растерялась я.
– Думаю, характером, – отозвалась крестная, помешивая ложечкой кофе в фарфоровой белоснежной чашечке. – Она… была стойкой и уверенной женщиной. Знающей себе цену и смелой.
Внутри меня вдруг разлилось тепло – никогда никто не говорил о моей маме хорошо. И каждое слово Матильды я готова была впитывать, как губка воду.
– А она была доброй? – спросила я вдруг с непонятно откуда взявшейся нежностью. Значит, мы все-таки похожи! Хоть не внешне, но внутренне!
Матильда едва заметно сглотнула и тут же сделала глоток кофе.
– Мы все добрые, – сказала она и скользнула взглядом вправо. – О, тирамису.
И правда, в этот момент к нам подплыл официант с подносом и аккуратно поставил перед каждой из нас тарелочки с итальянскими многослойными пирожными, припудренными какао-порошком.
Когда мы ели его, то обе молчали, хотя я все ждала, что Матильда продолжит разговор о маме – у меня было множество вопросов. Она, словно не понимая этого, медленно, с наслаждением, отламывая кусочек за кусочком, аккуратно жевала пирожное, тогда как я уничтожила его чуть ли не за две минуты. Если честно, такого вкусного тирамису я давно не ела. Все-таки есть плюс в дорогих местечках – хорошая кухня.
Когда Матильда отложила в сторону ложечку, она мельком глянула на часы на правом запястье – большие, круглые, красивые и явно дорогие.
– Мне уже пора, через час у меня совещание с губернатором, – произнесла она. – Думаю, мы еще встретимся. Ты не против?
Естественно, я была не против, только обеими руками за! Эта женщина, которая объявила меня своей крестной, знала мою мать! Естественно, я должна была встретиться с ней еще – и много раз! Я хотела все знать о своей матери!
– Я очень хочу с вами встретиться, – твердо сказала я.
– Хорошо, когда у меня будет свободное время, я позвоню. У тебя теперь есть номер моего мобильного телефона. Если что-то случится – набери меня. Со мной порой бывает сложно связаться, поэтому звони мне несколько раз или пиши сообщения.
– Хорошо. Мы точно встретимся? – вдруг спросила я на всякий случай. На миг во мне появилось чувство, которое бывает у испуганных маленьких девочек и мальчиков, когда их мамы оставляют их и куда-то уходят, обещая вернуться. Я боялась, что мы больше не увидимся.
– Точно, – пообещала Матильда и напомнила: – В следующий раз я покажу тебе ее фотографию. Двадцатилетней давности, разумеется.
Я внутренне встрепенулась, а на лице моем появилась улыбка и снова откуда-то взялась эта щемящая сердце нежность. У меня никогда не было мамы, и я всегда хотела увидеть ее, увидеть хотя бы одним глазком. Поговорить с ней, послушать ее голос, почувствовать запах духов – а она ими наверняка пользуется, я ведь очень люблю духи! Мне хотелось знать, какая она и что любит, какие вещи ее раздражают, а какие – успокаивают. Любимая музыка, еда, вид спорта, кино – я все это хотела узнать. Я хотела ее обнять – раз в жизни. И об этом я мечтала в детстве. Но, как я уже говорила, чудес не бывает, и мама не воскреснет, но она всегда жива в моей памяти, хотя я ничего не знаю о ней, кроме имени. И уже фамилии.
– Да, кстати, – вдруг сдержанно улыбнулась Матильда. – Катя тоже хотела стать журналистом. Так понимаю, от этой профессии ты не отступишься?