– Нет. Это мой выбор. Цель моей жизни, – честно отвечала я.
– И о чем бы ты хотела писать? О знаменитостях, садоводстве, политике?
– Я бы хотела писать о справедливости. И о людях, – ответила я честно и весьма размыто, но меня поняли. Женщина улыбнулась краешком уголков тонких губ благородного бордового цвета – помада у Матильды была хорошая, несмотря на то, что она пила кофе, на чашечке не осталось и следа от косметики, и цвет губ не померк.
Наверное, думает, что я – глупая молодая дурочка с завышенными идеалами, потому я поспешила добавить:
– Сейчас я еще только учусь, пишу о всякой ерунде по большей части. Но думаю, что все еще впереди. Мои примеры для подражания – Анна Политковская и Инесса Дейберт.
Анна Политковская – известный по всей стране журналист и правозащитник, трагически убитая в 2006 году. Инесса Дейберт – наш местный журналист. Она и писала в газете убийственные и разгромные статьи, и вела собственную авторскую программу «Вечер с Инессой Дейберт», в которой проводила журналистские расследования, и вообще занимала позицию активного общественного деятеля и много помогала людям, попавшим в трудные жизненные ситуации. Я про нее даже сочинение в школе писала, после того, как посмотрела ее репортаж о совершенно диком случае. Одна женщина, весьма неравнодушно дышащая к алкоголю и, видимо, страдающая какими-то психическими заболеваниями, родила ребенка. За ребенком она совершенно не следила. Кормила и одевала его, как в таких неблагополучных семьях обычно и бывает, бабушка. А после ее смерти мальчик остался совсем один. Его ненормальная мать, не желая слушать плач голодного сына, додумалась посадить его на цепь, прикованную к батарее, чтобы он не мешал ей и ее дружкам-алкашам. С мальчиком обращались, как с собакой. Даже миску на пол рядом поставили. Если бы не бдительные соседи и мгновенно отреагировавшая на их звонок Инесса, с этим несчастным ребенком явно случилось бы что-то жуткое. Но после ее репортажа, который многие называли сенсационным, этим ужасным случаем наконец-то заинтересовались правоохранительные органы, а ребенка, слава богу, забрали из этого омерзительного места и отдали на воспитание в хорошую семью. Потом, через пару лет, все из той же передачи, я узнала, что мальчик адаптировался и стал совершенно обыкновенным. Приемных родителей его не показывали – те не хотели огласки, но видно было, что это хорошие люди. Лица мальчика не показывали тоже – оно было закрыто, но когда я услышала его счастливый голос, вдруг поняла, что такое торжество справедливости.
– Ого, да ты выбираешь в свои примеры для подражания сильных людей. Высокого полета. – Крестная почти усмехнулась, но мне показалось, она одобряет мой выбор. – Да, лучше равняться на тех, кто добился многого. Это помогает добиться того, что хочешь ты. Окрыляет.
– Вы знакомы с ней? – спросила я, подумав, что они вполне могут быть знакомы с Дейберт.
Матильда чуть повернула голову набок и как-то странно посмотрела на меня. Я, если честно, не слишком хороший знаток душ человеческих, и психолог из меня аховый, но мне показалось, что во внимательно-встревоженном взгляде моей новоприобретенной крестной появилось какое-то необычное выражение, которое я никак не могла разобрать.
– Да, я знакома с Инессой, ты права, девочка, – отвечала, глядя мне в лицо, Матильда. Мне казалось, что она вдруг заинтересовалась мной.
Мне не особо нравилось, что она называет меня девочкой, а не по имени, но в тот момент я этого не осознала – осознала только спустя пару лет, когда поняла, что Матильда всегда обращается ко мне именно так.
Ее телефон, лежащий, видимо, в сумке, зазвонил. Раздалась знакомая мне мелодия – ария Каварадосси из оперы Джакомо Пуччини «Тоска» в исполнении Андреа Бочелли. Интересно, крестная любит оперную музыку? Я тоже люблю. У меня на звонке стоит «Песня половецких девушек» из балетного фрагмента второго действия оперы «Князь Игорь», написанной великим композитором Бородиным, в исполнении известного хора, но в современной обработке.
– Нам пора прощаться. Иди первой, – решила Матильда, вытаскивая из сумки телефон, – я пока отвечу на телефонный звонок.
Я торопливо кивнула и положила на стол деньги за тирамису.
– До свидания. И спасибо, – сказала я искренне, встала и, заставив себя не оглядываться, ушла.
Пальцы болели от напряжения – так сильно я их сжимала.
– Деньги возьми, – послышалось в спину.
– Нет, – отозвалась я упрямо и почти бегом направилась к выходу.
Я не знала, что после моего ухода два года назад, у нее состоялся один очень интересный разговор, иначе бы, наверное, заподозрила Матильду в чем-то. Но я не слышала, а потому осталась в священном неведении.
* * *
– Я с ней поговорила. Она только что ушла, – сообщила равнодушным голосом Матильда по телефону, когда Настя покинула кафе. – Да, я все сделала так, как ты сказал, Леша. Ты знаешь, она угостила меня тирамису. Интересная девочка.
Женщина, словно забыв о том, что ей нужно попасть на совещание к губернатору, вытащила из кожаной сумки пачку сигарет и, поставив оба локтя на стол, закурила, глядя куда-то вверх и что-то обдумывая и глядя то в потолок, расписанный весенними узорами, то на свои аккуратные ногти с белым френчем. Скурив тонкую белую сигарету до половины и небрежно, но тщательно затушив ее в пепельнице, выполненной в виде прозрачной полусферы, Матильда вновь взялась за телефон, который с трудом умещался в ее небольшой, но крепкой ладони. Касаясь экрана кончиком указательного пальца, она открыла папку с фотографиями, сделанными, кажется, на каком-то торжественном официальном мероприятии, где было много мужчин в строгих костюмах и женщины с высокими прическами и в вечерних платьях, между которыми сновали официанты в форме, напоминающей мундиры позапрошлого столетия.
– Тебе судьба сделала подарок, – вдруг сама себе тихо, но очень жестко, даже зло, сказала крестная Анастасии, с отвращением глядя в большой экран, на фотографию, где были запечатлены двое мужчин и две женщины, в том числе и сама Матильда. – А ты так бездарно отказалась от него. Глупая идиотка. Дура. А мне такого подарка не сделали.
Еще раз глянув на светловолосую статную женщину лет сорока, одетую в черное, с открытыми плечами, платье в пол, Матильда кинула телефон в сумку, подозвала официанта, попросила чек, быстро расплатилась и ушла прочь из этого освещенного невероятно ярким и ласковым для декабря солнцем места.
Деньги, которые были оставлены за тирамису, она так и не тронула – после ухода Матильды официант посчитал их чаевыми.
* * *
Да, я ничего не знала о разговоре Матильды с неизвестным человеком и продолжала радоваться тому, что у меня появился родной человек. Ну, или почти родной – с крестной я так и не стала близка. Думаю, с этой железной женщиной, которую я очень уважала, невозможно в принципе было сблизиться – она держала дистанцию, и делала это отменно. По жизни Матильда была одиночкой и сама всего всегда достигала – это я поняла по ее биографии, которую изучила вдоль и поперек, а также по ее редким оговоркам. Мужа и детей у Матильды не было, подруг, как я понимала, – тоже, лишь приятельницы и коллеги по работе, родители ее уже давно отправились в мир иной. Получается, у нее была лишь я, и мне, если честно, это нравилось, хотя я понимала, включая здравый смысл и логику, что, скорее всего, помогает мне крестная не из-за сильной любви, а из-за чувства долга перед своей умершей лучшей подругой. Раньше она не могла этого делать, а теперь у нее появилась возможность и она помогала мне так, как считала нужным. А я пыталась научиться быть похожей на нее. Я тоже хотела стать успешной женщиной, стальной леди, которая в свои сорок пять лет выглядит куда круче, чем большинство моих ровесниц, при этом даже не скрывая свой возраст. Наверное, с моей стороны тоже не было любви – но присутствовало искреннее уважение.