Забыв себя от гнева, он с ревом раненного вепря изо всех сил нанес противнику повторный удар по голове и набалдашник палицы полностью ухнул вглубь пробитого-таки черепа с таким звуком, от которого приличных дам должно бы сразу вытошнить. Но Люспена была не из «приличных». Заливаясь жутковатым победным смехом, она изловчилась отсечь конечность другого Переделанного, которая, проткнув днище, ободрала ей бедро и, угрожающе щелкая костяной дланью-ножницами, наугад искала плоть своей жертвы.

Борта лодки между тем сровнялись с морской гладью и Тэн, по щекам которого текли непрошенные слезы, вызванные изуверской болью в сломанной руке, понял, что надежды на спасение больше нет. И тут откуда-то слева донесся выкрик на незнакомом Тэну языке. Голос был женским – уверенным и властным – и прозвучал совсем близко. Люспена что-то задорно прокричала в ответ. Тэн сообразил, что за неразберихой ночного боя не распознал в скрипении и плеске весел приближения не то галеры, не то крупной лодки. Тотчас же оттуда, откуда их окликали, донеслось громкое шипение и на их гибнущую лодку обрушился ослепительный сноп света. Словно бы тысячу свечей разом возожгли перед зеркалами и зеркала, собрав свет свечей воедино, направили его туда, куда желали их хозяева.

Тэн увидел, как Переделанный Человек, который за мгновение до этого был готов нанести Люспене смертельный удар своей устрашающей рукой-клешней, беспомощно заслонил свои выпученные глаза и вслед за светом в него вонзились разом три метательных копья. Тэн успел только подивиться самоуверенности их спасителей – уйди любое из копий на четверть ладони в сторону и он, а не Переделанный, упал бы в воду, пробитый насквозь копьем, – а Люспена уже столкнула спасенного и похищенного ею командира вайского гарнизона в воду.

Свет погас, но через несколько мгновений возгорелся с новой силой. Он был уже совсем близко. Тэн разглядел нос большого баркаса и весла, воздетые вверх, словно крылья невиданной птицы или рога морского чудовища. А потом его нежно подхватили под мышки два длинных багра. Но от этой нежности его сломанная рука словно бы растеклась расплавленным свинцом и вместе с ней растеклось и сгинуло все мироздание, что безумствовало вокруг, пронзенное коваными двухлоктевыми наконечниками аютских метательных копий.

ГЛАВА 11. МЕЧ ЛОЗОХОДЦА

МЕРТВЫЕ БОЛОТА, 53-54 Г.Г. ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ

x 1 x

Ради пользы Лагхи Ибалар стал учить его мертвительному искусству.

Любопытно, что сам Ибалар, по его уверениям, прибегал к мечу как способу решения каких бы то ни было проблем крайне редко. То же касалось и прочих видов холодного и метательного оружия.

– Воин средней руки должен уметь справиться с врагом при помощи меча. Даже самого дрянного. Воин получше должен уметь убить врага голыми руками. Даже не складывая ладоней в кулаки. Но настоящий воин не нуждается ни в кулаках, ни в мече для того, чтобы утвердить свое превосходство, – так полагал Ибалар.

Сам Ибалар был из тех, кто может себе позволить ходить без оружия, не опасаясь при этом за свою жизнь. А вот из Лагхи предстояло для начала сотворить посредственного воина. Что в понимании Ибалара было равносильно сотворению первоклассного фехтовальщика.

С языками было покончено. Но прежде, чем позволить Лагхе подойти к мечу, Ибалар решил заняться его телом.

Вместо пергаментов с харренскими стихами, Лагху ожидала теперь яма в человеческий рост, вырытая на самой сухой из окрестных полян. Но так как даже эта поляна располагалась в самом сердце Мертвых Болот, на дне вырытой ямы всегда хлюпала зеленоватая жижа. Из этой ямы Лагха должен был выпрыгивать без помощи рук и запрыгивать спиной вперед, не теряя при этом равновесия. Поначалу это упражнение показалось Лагхе не только бредовым, но и невыполнимым. Но после трех дней этого сумасшествия, оно стало вполне обыденным развлечением. Но Ибалар не удовольствовался и этим. Спустя неделю Лагха уже запрыгивал в яму на руках и выпрыгивал назад спиной вперед.

Затем был бег по пояс в стылой болотной жиже. И многочасовое висение на ветке каменного дуба, которая шла параллельно земле на высоте глаз Лагхи. А потому висеть приходилось поджав колени.

Затем Ибалар придумал для Лагхи еще более изысканное развлечение. Однажды утром он извлек из сундука полоску южного шелка длиной в сорок локтей. И повязал ее конец вокруг шеи Лагхи так, чтобы основная часть ткани стелилась у юноши за спиной. Он должен был бежать столь быстро, чтобы, пока он бежит, конец шелкового шарфа за его спиной ни разу не касался земли. На овладение этим трюком у Лагхи ушел почти целый месяц.

Зато следующее упражнение показалось Лагхе проще лузганья семечек. Ибалар предложил ему лист пергамента, на котором была записана какая-то южная мура из разряда таких, каких было не жаль угробить и испачкать. Лагха должен был прижать лист пергамента к груди и бежать так быстро, чтобы лист держался лишь одним напором набегающего ветра. С этим пергаментом Лагха освоился за три дня.

Наблюдая за успехами своего ученика, Ибалар никогда не высказывал похвал. «Лучшая похвала – та, которую достойный муж выскажет самому себе», – сказал он однажды. И Лагхе ничего не оставалось как хвалить себя самому. Например, выбегая с крыльца домика на сваях на тропу с шелковым шарфом за спиной, Лагха думал о том, что его доблесть не в том, чтобы бежать так быстро, как требуется, а в том, чтобы во время этих безумных забегов по болотным тропам ни разу не оступиться. Оступись он хоть раз, когда поблизости нет Ибалара, и трясина проглотит его с большим аппетитом и без всяких угрызений совести. То, что этого до сих пор не произошло, и есть лучшая похвала ему, Лагхе. А смерть – гораздо худшее наказание, чем все, какие может измыслить Ибалар в случае его нерадивости. Почему-то в то, что Ибалар действительно может убить его в любое мгновение, Лагхе верилось все меньше и меньше. Слишком много сил потратил учитель на то, чтобы сделать Лагху таким, каким он стал теперь. В воспитание жертвенных баранов не вкладывают таких усилий.

x 2 x

Затем Лагха учился искусству равновесия и, как выражался Ибалар, «чувствованию земли и ее направлений». Это, как ни странно, оказалось самым хлопотным делом из всех. Потому что жить с закрытыми глазами, не будучи слепцом, чрезвычайно трудно.

Вначале он обходил окрестности с повязкой на глазах. Затем обегал их трусцой. О том, что можно оступиться и сойти с тропы прямо в лапы гибельной трясины, Лагха уже вообще не вспоминал. Затем ему приходилось скакать на одной ноге спиной вперед. Затем – проходить по доске, положенной между двумя валунами. А после – по этой же доске, но восставленной на ребро.

Затем было легче. Лагха тренировал силу захвата с двумя горшками в руках. Затем прибивал мелкие камешки, тонким слоем покрывающие поверхность кадки с песком, растопыренными пальцами. Затем – падающий лист пергамента. Когда его пальцы начали уверенно оставлять в листе пять дырок, Ибалар сообщил, что теперь Лагха должен проделать все упражнения до единого с камнем на шее, двумя камнями на руках и двумя на ногах. Лагха лишь легкомысленно усмехнулся поначалу – камни показались ему настолько маленькими, что нисколько не смутили его. Но, как оказалось впоследствии, напрасно.