– Не страшно, – продолжал Авелир. – Значит, вы умеете играть на каниойфамме?
– Ну разумеется, – с обиженным видом отвечал Сорго. Будто его спросили что-то вроде «А вы умеете играть в „три пальца“ на щелбаны?»
– А хорошо ли вы помните вашу прежнюю подругу Люспену?
Ничуть не сконфузившись, Сорго отвечал:
– Помню. Но мою нынешнюю подругу, обворожительную Лорму, я помню лучше.
«Ах вот оно как? Новую подругу?» – встрепенулся Эгин, но, разумеется, смолчал. Не то чтобы он надеялся вновь воспламениться страстью и припасть к розовым щечкам бедной сиротки и погорелицы Лормы Гутулан (хотя и такой возможности не исключал). А так – скорее из собственнического инстинкта самца.
В отличие от Эгина, Авелир полностью проигнорировал последний пассаж Сорго и продолжал расспросы. Пока ни Эгин, ни Лагха не догадывались к чему клонит эверонот, но так как спать им ничуть не хотелось, они слушали с неугасимым вниманием.
– Сейчас мне интересна Люспена, – отрезал эверонот, любезно улыбаясь Лорме. – Вы когда-нибудь слышали, как она играет на каниойфамме?
– О да, почитай каждый вечер. Но только играла она посредственно… – с видом знатока сообщил Сорго. – Все какие-то убогие, примитивные песенки. Где уж там ей было до серьезной музыки!
– А что за примитивные песенки? Вы помните, какие? – продолжал наседать Авелир.
– Да… Ну там «Трень-трень-трень… комаров писчанье, светляков порханье…» и еще вот эту, ну… «Перепелка-птица эх, спинка крапленая!» – прогнусил «поэтическим» козлетоном Сорго.
– А вы можете наиграть эти песенки по памяти?
– Нет ничего проще! – заверил Сорго Авелира. – А что, здесь есть каниойфамма? – тут же с надеждой спросил он, радуясь гипотетической возможности блеснуть своими талантами перед просвещенной публикой.
– Целой каниойфаммы нет…
Сорго сник или, как любил говаривать покойный Мидан окс Саггор, «скапустился». Лорма рассерженно шморгнула носиком. Она ведь всегда мечтала послушать!
– …но есть одна струна, – отозвался Лагха из угла. Гнорр, в отличие от Эгина, уже давно догадался к чему клонит Авелир.
– Как это мило с вашей стороны, гиазир Квадратная Шкурка! – взорвался признательностью Сорго. И, просияв, подскочил к Лагхе, заключил его в объятия и облобызал, как милого племянника.
У высокомерного гнорра волосы встали дыбом.
– Ну-ну, дядя, – в полной растерянности пробормотал он и похлопал Сорго по спине с тем видом, с каким обычно утешают тревожных детей и душевнобольных.
Тут даже Авелир не смог сдержать смущенной улыбки.
x 7 x
– …Люспена играла у высохшего колодца, соединенного с лазами шардевкатранов, благодаря чему твари могли превосходно слышать ее. Но мы – мы будем смелее, потому что у нас нет другого выхода. Мы будем играть в самом лазе, – пояснил Авелир. – Струна у нас одна, а это значит, что мы можем помыкать лишь одним шардевкатраном. Но, думаю, нам хватит и одного.
«С лихвой», – промолчал Эгин.
Через проделанный при штурме Серого Холма пролом в полу казармы костеруких они по очереди протиснулись в лаз, где Сорго предстояло дать свой второй за эту ночь концерт. (Первый уже состоялся часом раньше, когда они натянули принесенную Лагхой из Пиннарина струну на длинную палку из серого бука и Сорго, окруженный всеобщим вниманием, исполнил весь репертуар Люспены, правда, сделал это очень-очень тихо. Мало ли – может, слух у шардевкатранов сильно обострился от пережитых ими в последнее время треволнений.)
Когда они оказались внутри, Эгин и Лагха оголили свои клинки, а Сорго взял наизготовку свою каниойфамму, точнее, ее жалкое однострунное подобие. Авелир же, безоружный и очень бледный, уселся на землю и стал сверлить взглядом непроницаемую, предвечную темень лаза.
– Начинай! – Лагха двинул Сорго локтем в бок и тот, набрав в легкие воздуха, начал.
x 8 x
– Комаров писчанье, светляков порханье! Трем-трем-трем! – тихо запел Сорго и забренчал на одинокой струне, из-под которой полилась примитивная мелодия. Одна из тысяч таких, какие играют на каждой ярмарке Круга Земель. Простая, запоминающаяся и, пожалуй, не лишенная приятности.
Авелир напряг слух и зрение так, что глаза его, казалось, стали светиться в темноте (светильников они, ясное дело, с собой не взяли, а понадеялись на тусклые отсветы из отверстия в верхней стене лаза). Эгин и Лагха, стоящие по обе стороны от него, затаили дыхание.
Как мы с милой
Как мы с милой во кленовом да во лесу!
Комаров писча-а-нье!
Светляков порха-а-нье!
Сорго гнусил очень старательно. Эгин поймал себя на том, что дабы как-то умерить свое волнение, заслушался пением Сорго и даже прозевал момент, когда в далеком далеке раздался рокот, который нельзя было спутать ни с чем. Похоже, шардевкатран заглотил наживку и теперь полз к ним что было сил.
Целовались-обнимались
На лугу среди цветов!
Комаров писча-а-нье!
Светляков порха-а-нье!
Грохот стал невыносим. Несмотря на то, что слов и треньканья каниойфаммы было уже почти не слышно, Сорго продолжал надрываться. Авелир встрепенулся и, приблизившись к самому уху Сорго, заорал:
– Давай что-нибудь другое, он уже здесь!
А шардевкатран и в самом деле был уже здесь. «Облачный» клинок Эгина и меч Лагхи бесновались, переливаясь всеми оттенками малинового и зеленого. Из глубины туннеля подул ветер, пахнущий гнилью. Волосы Эгина развевались на этом ветру, а его губы шептали бессвязную чушь, общий смысл которой сводился приблизительно к такому: «Во что бы то ни стало выжить, вернуться в Пиннарин и еще раз увидеть Овель».
x 9 x
Но Сорго, казалось, все было нипочем. Ибо он и впрямь был одержим изящными искусствами. Он принял к сведению рекомендацию Авелира и, даже не скосив глаз туда, откуда ломился сквозь земную толщу шардевкатран, затянул другой мотив. В ту ночь он был единственным, в чьей душе не было ни страха, ни опасений.
Ой маманя говорили,
Не развязывай бурдюк!
Девки ушлые вскружили
Бедну голову мою!
На сей раз треньканье каниойфаммы подействовало на шардевкатрана, как показалось Эгину, успокаивающе. Но ненадолго. Очень скоро грохот возобновился с новой силой, причем где-то в стороне от них.
– Он стал рыть туннель на север! – заключил Авелир.
– Следующую! – скомандовал Лагха Сорго.
Сорго согласно кивнул и вновь вцепился в струну, как будто в ней был сосредоточен весь смысл мироздания. Впрочем, в некотором смысле оно так и было.
Перепелка птица, эх!
Спинка крапленая!
Лапки задери