Шельма нашла зеркало и теперь в смятении изучала свое отражение. Из ее груди вырвался вопль ужаса.

— Ей не понравилось, — сообщила Пачкуля Хьюго.

— Больно? — поинтересовался Хьюго.

Шельма очень-очень осторожно коснулась кончика носа — и, взвыв от боли, подскочила и бросилась к ближайшей запруде.

— Больно, — хором сказали Пачкуля и Хьюго. Они стояли и смотрели, как Шельма опускает свой невезучий нос в воду. Послышалось шипение, появилось облачко пара. Через секунду вода закипела, и крабы с рыбами бросились врассыпную.

— Оооо. Демдого лучше, — сказала Шельма. Говорить ей было трудновато: нос у нее по-прежнему был в воде. — Что ды дам говорила, Пачкуля? Насчет Скода Мердвецки?

— Он здесь! В Грязьеводске! Я видела его на пирсе! Но, Шельма, — ох, это был не мой Скотт, а его жалкая тень! Он так опустился, просто слезы. Я-то, как самая большая поклонница, конечно, все равно его узнала. Еще до того, как с него сдуло бороду.

— Бороду? Какую еще бороду? О чем эдо ды? — пробулькала Шельма.

— Он был в маскировке, Шельма! Не хочет встречаться с поклонниками. Стыдится. Поэтому он и сбежал от меня.

— Что здачит в маскировке? Что Скод Мердвецки делает в Грязьеводске, да еще и в маскировке?

— Он участвует в «Летнем придставлении». Я видела афишу. Его имя в самом низу, да еще и с ошибками. Угадай, кстати, кто там звезда?

— Кто? — спросила Шельма, выныривая, чтобы глотнуть воздуха.

— Пигалица Лулу Ламарр, собственной персоной! Та, что волочилась за Скоттом, когда он судил наш конкурс талантов, помнишь? Я от нее в тот раз живо избавилась. Я сказала Скотту: «Нечего вам якшаться с такими девицами. Вы достойны лучшего».

— И имела в виду себя, надо полагать. Я, пожалуй, вернусь на виллу, Пачкуля. Мне что-то нехорошо, — сказала бедная Шельма. Она намочила полотенце и обмотала им свой пунцовый нос.

— Я с тобой, — заявила Пачкуля и обняла подругу за плечи. — По дороге куплю тебе мороженое. Сможешь сунуть в него хобот.

У подъезда «Ритца» на набережной собралась толпа. Прошел слух, что Сногсшибательная Лулу Ламарр, ослепительная звезда сцены и экрана, вот-вот появится для первой утренней фотосессии, и фанаты осадили отель, вооружившись фотоаппаратами и блокнотами для автографов. Среди прочих там были скелеты в футболках «МЫ ЛУБИМ ЛУЛУ» и здоровый тролль, который застенчиво сжимал в лапе букет анютиных глазок.

— Гляди-ка, — сказала Пачкуля, схватив Шельму за локоть, и показала на толпу. — Что это тут происходит? Наверное, в «Ритце» остановилась какая-то важная шишка. Пойдем поглазеем.

— Неохота. Какая разница. Нос болит. И голова кружится. Я бы полежала сейчас в каком-нибудь темном углу, — простонала Шельма.

В этот момент толпа радостно загудела, засверкали фотовспышки — и из дверей вышла Лулу Ламарр. Она мотнула кудряшками и крикнула публике:

— Привет, пупсики!

Позади Лулу нарисовался невысокий, плотненький джинн в довольно несуразном наряде — тесный костюм, красный тюрбан и традиционные джинньи тапочки с загнутыми носами. К левому лацкану его пиджака был приколот большой значок «АЛИ ПАЛИ — МЕНЕДЖЕР ЗВЕЗД».

— Сногсшибательная Лулу Ламарр, дамы и господа! — крикнул он, указывая на Лулу, которая хлопала ресницами и посылала ликующим поклонникам воздушные поцелуи. — Звезда «Летнего придставления»! Премьера шоу уже завтра! Покупайте билеты заранее!

— Глазам своим не верю, — выдохнула Пачкуля. — Это же она! Та самая Лулу! Посмотри только, как выпендривается, — срамота! А этот хитрюга Али Пали, оказывается, заделался ее менеджером. От этого джинна просто деваться некуда! Даже в Грязьеводске достанет!

(Напомним, что Пачкуля уже имела дело с Али Пали — весьма неприятное дело, связанное с предательством, обманом и потерей лица. Коротко говоря, закадычными друзьями их не назовешь.)

— Пойдем, — хныкала Шельма. — Отведи меня домой, Пачкуля, ну пожалуйста. У меня солнечный удар.

— Ладно. Я все равно не могу больше на это смотреть. На ее месте должен был быть Скотт! Он — настоящая звезда. Нельзя это так оставлять! Кто-то должен все исправить. И я даже знаю кто.

— Правда? Кто? — спросила Шельма.

— Кто-то, кому есть дело до Скотта. Кто-то, кто по-прежнему верит в его великий талант. Кто-то башковитый, кто мог бы придумать блестящий план, как спасти его карьеру и вернуть ему славу, которой он достоин.

— И кто это?

— Я, — сказала Пачкуля.

— Я до смерти боялась, что ты это скажешь, — вздохнула Шельма.

Глава пятнадцатая
Завтраки

Завтрак в «Виде на океан» — мероприятие не для слабонервных. Все сидят в неуютной тишине и грызут твердые, как камень, крутые яйца под железным взглядом миссис Молотофф. Хозяйка меряет столовую шагами, точно тюремная надзирательница, и разливает жидкий чай из большого коричневого чайника.

Ведьмы осмелились заговорить, лишь когда она вышла в кухню наорать на Сирила. Все тут же хором принялись жаловаться.

— И это она называет завтраком? — прошипела Чесотка. — Надо пожаловаться, Чепухинда. Нет, правда.

— Вздор, — сказала Чепухинда, потягивая чай и чмокая губами от удовольствия. — Чудесный чаек. Ешь свое яйцо, Чесотка, и перестань ныть.

— Кажется, я зуб сломала, — подала голос Мымра. — Последний мой зубик, — печально добавила она.

— Барри не любит яйца, — не унималась Чесотка. — Для птиц это не завтрак, а плевок в душу. Да, Барри?

— А я овсянки хочу, — проворчала Макабра. — Мне нужна овсянка. Эта тетка сказала, ее нет в меню. Овсянки нет в меню!

— И горячей лавы тоже, — пожаловался Проныра. Чепухинда строго зыркнула на него. — Простите, госпожа, — забормотал он, — но вы же знаете, если я утром не выпью лавы, я сам не свой.

— Кому ты рассказываешь, — простонал Шелупоня, еще один любитель лавы. — Без лавы нет ритма, брат.

— Не знаю, как остальные, а я с голоду помираю! — сердито заявила Крысоловка. — Сейчас возьму и гренок попрошу. Скажу: «Мэм, пожалуйста, можно мне гренок». Прям как этот — Гулливер Свист.

— Оливер Твист, — поправила ее Грымза, очень начитанная ведьма.

— Да тебе духу не хватит, Крысоловка! — ахнула Вертихвостка, выпучив глаза. — Ну ты и бунтарка!

— Еще как хватит, — заспорила Крысоловка. — Можно, Чепухинда? Можно попросить еще чего-нибудь?