– Голова в последнее время часто болела? – спросил Нед у Джо.
– Один раз.
– Сильно?
– Не очень.
– Как ты сам думаешь, что вызвало головную боль?
– Много курю.
– Есть одно новое средство от этого.
– В самом деле?
– Просто меньше кури.
– Сразу видно, – сказал Джо, – что ты закончил самый лучший медицинский колледж.
Сам Нед рассказал Джо иную версию своей истории еще в тридцать третьем, после одной очень долгой ночи, когда он залатывал солдат, пострадавших в самой кровопролитной битве «ромовой войны». Джо помогал ему в пустом бальном зале гостиницы, где они устроили импровизированный госпиталь. А после, утром, когда они сидели на пирсе, глядя, как причаливают рыбацкие лодки и лодки с ромом, Нед рассказал Джо, что его жена была из очень бедной семьи, которая стояла намного ниже его по социальной лестнице.
Ее звали Грета Фарланд, она жила у залива Гравуа в домишке фермера-арендатора. У ее матери лицо было как будто высечено из камня, у отца – словно вырублено топором, лица четырех ее братьев казались еще более топорными. У всех в семье, за исключением Греты, были загнутые вперед плечи и острые подбородки, высокие крутые лбы, смахивавшие на штормовую дамбу, и угрюмый, алчущий взгляд. Зато у Греты были полные бедра, полная грудь и полные губы. Ее молочно-белая кожа светилась под уличными фонарями, а ее улыбка, хотя и нечастая, была улыбкой юной девушки, едва-едва ощутившей пробуждение женственности.
– Слезай со стола.
Джо слез.
– Пройдись.
– В смысле?
– Просто пройдись. С пятки на носок. От стенки к стенке.
Джо прошелся.
– А теперь иди ко мне.
Джо снова пересек кабинет.
Грета не полюбила Неда, хотя он надеялся, что однажды полюбит, когда осознает, насколько лучше живется рядом с ним. Период ухаживаний был коротким: ее папаша понимал, что парни, подобные Неду, если вдруг появляются в жизни девушки из числа белого отребья, то лишь раз в жизни. Грета вышла за Неда и вскоре достаточно хорошо освоилась в новом для нее мире, усвоила разницу между вилкой для горячего и вилкой для салата и время от времени поколачивала горничную. Иногда она была ласкова с Недом по три-четыре дня подряд, прежде чем снова налетал шквал мрачного настроения. И благодаря этим хорошим дням Нед верил, что скоро она очнется и поймет: все, что она ошибочно принимала за сон, на самом деле явь, и теперь у нее всегда будет пища, крыша над головой и любовь достойного и перспективного мужчины, а ее мрачные настроения улетучатся. И ее безжалостность в оценке рода человеческого сменится на сопереживание.
Нед поправил очки и записал что-то на бланке, прикрепленном к планшету.
– Расслабься.
– Можно раскатать рукава? – спросил Джо.
– Раскатывай на здоровье. – Он снова принялся писать. – В ушах не звенит, дыхание не перехватывает, никаких беспричинных кровотечений из носа?
– Нет-нет, этого тоже нет.
Доктор Ленокс на секунду поднял на него глаза:
– Ты немного похудел.
– Разве это плохо?
Нед покачал головой:
– От потери нескольких фунтов хуже тебе не станет.
Джо хмыкнул и закурил сигарету. Протянул пачку доктору Леноксу. Тот качнул головой, после чего вынул свою пачку и тоже закурил.
Когда Грета забеременела, Нед был уверен, что положительные перемены просто неизбежны. Но вместо того беременность сделала ее еще более сварливой. Она бывала счастлива – и то было безнадежное, горестное счастье – лишь в те моменты, когда оказывалась в кругу семьи, потому что все Фарланды бывали счастливы, только ощущая безнадежность и горечь. Когда они приходили в гости, из дома пропадали фамильные безделушки и столовые приборы, и Нед понимал, как сильно они его ненавидят, потому что у него есть все, чего они хотят, но хотят слишком долго, а если вдруг обретут, не будут знать, что с этим делать.
Нед выдохнул струйку дыма и убрал пачку в карман рубашки.
– Расскажи все еще раз.
– Не заставляй меня повторять.
– У тебя были галлюцинации.
Джо почувствовал, что краснеет. Он нахмурился:
– Так чем они вызваны, опухолью мозга?
– У тебя нет ни малейших признаков опухоли мозга.
– Но это не значит, что ее нет.
– Не значит. Однако это значит, что вероятность опухоли ничтожно мала.
– Насколько ничтожно?
– Примерно настолько, насколько мала вероятность попадания молнии в человека на каучуковой плантации в безоблачный день.
Нед не удивился – может, был уязвлен, но не удивился, – когда однажды неожиданно пришел домой и застал Грету, которая была на четвертом месяце беременности, в постели с папашей, который трахал ее сзади, и оба они сопели и возились, как свиньи, на кровати, служившей супружеским ложем трем поколениям Леноксов. Им не хватило приличия, чтобы остановиться, даже когда они увидели его искаженное лицо, отразившееся в зеркале, которое он подарил ей по случаю помолвки.
– Давай поговорим о сне. Ты, вообще, спишь?
– Очень мало.
Нед снова занес что-то в карточку.
– Что и подтверждают мешки у тебя под глазами.
– Спасибо. И волосы у меня поредели?
Ленокс посмотрел на него поверх очков:
– Да, однако это никак не связано с нашим сегодняшним предметом.
– Которым?
– Когда ты в последний раз наблюдал это свое… явление?
– Пару дней назад.
– Где?
– Дома.
– Что сейчас происходит в твоей жизни?
– Ничего. Разве только…
– Что же?
– Ничего.
– Ты пришел ко мне в кабинет, у тебя на это есть веская причина. Так что отвечай.
– Ходят слухи, один из моих коллег очень сердит на меня.
– С чего бы?
– Понятия не имею.
– А ты не мог бы переговорить с этим твоим коллегой?
– Не знаю. Я даже не знаю, кто он, этот коллега.
– В вашем деле, – осторожно предположил доктор Ленокс, – рассерженные коллеги не всегда разрешают конфликты… – Он пытался подыскать слово.
– Цивилизованным способом, – подсказал Джо.
– Именно так, – кивнул Ленокс.
Через несколько минут Иезекииль Фарланд, Изи, вышел к Неду в гостиную, выдернул из-под зятя стул, схватил с блюда на столе персик и зачавкал.